— Вульгаризируете, Молодцов, — отозвался из президиума главный инженер. — Между прочим, девушки-то к вам в коммуну вступают!
— Вот мы и не хотим, чтобы их почин смешали с грязью, — повернулся к инженеру Владимир. — У меня записано дословно, — он достал блокнот. — «Производственные победы не дадутся им завтра же... Придется помогать девушкам, основательно помогать. Но это будет нашей политической победой». Подытожим: девушек никто не обучал. А под землей работать непросто, нужны навыки. Значит, будет систематическое недовыполнение плана. В большую копеечку обойдется такая «политическая победа». Политическое позерство это, а не победа! Опять же удар по коммуне, уже не первый.
Главный инженер встал:
— Легче на поворотах, Молодцов! За клевету привлекают к ответу!
— Так то за клевету, — запальчиво ответил Владимир.
Инженер побледнел.
— Вот как?! В чем же конкретно обвиняете меня?
— Факты обвиняют!
— Например?!
Владимир почувствовал вдруг, что зашел слишком далеко.
— Что же молчите? — наседал почувствовавший замешательство Молодцова инженер.
В зале начали опять шуметь, кто-то проехался насчет «петушиных наскоков» молодежи. Отступать было поздно.
— Будут примеры, — перекрыл шум зала Владимир. — Пожалуйста: помойная! Как оказалась она над нашим штреком?! Кровля не толще двух метров!
— Ты что — промерял?
— Пролезал через сбойку наверх!
Инженер замялся:
— Разговор, конечно, не для торжественного вечера... Произошла ошибка... Роковой казус проектирования...
— Казус?! — грохнул зал. — Трое убитых, пятеро покалеченных... Казус?!
— Я сказал: роковой казус, товарищи, роковой, — спохватился инженер.
Но люди в зале уже повскакивали с мест. Грохот откидных стульев, выкрики. Как сорвавшийся камень порождает в горах обвал, так и тут одно неосторожно брошенное слово стронуло лавину подспудно копившегося гнева и подозрений.
Чья-то рука отстранила Владимира, властный голос перекрыл шум зала:
— Товарищи! Виновные будут найдены и преданы суду!
Это был Федот Данилович.
Появление уважаемого старого шахтера, депутата райсовета, его решительность и уверенность произвели впечатление. Постепенно зал стих.
Откашлялся, заговорил опять сразу осипшим голосом председательствующий.
Федот Данилович увел Владимира за кулисы, долго огорченно глядел на него.
— Понимаешь ли хоть свое мальчишество?! Ясное дело: неладно на руднике. Но за хвост ящерицу поймаешь — хвост в руке и останется. А у нее есть голова! Нужна, братец, выдержка.
В зал Федот Данилович и Владимир вернулись, когда торжественная часть вечера была уже окончена, начались танцы.
На сдвинутых к стенам стульях, лузгая семечки, сидели старухи, старики. Именинницами были принарядившиеся девушки с узла связи. Подтрунивали над ними балагуры:
— Каблук забурился, глянь!
— А пятки-то, пятки — сзади!
Обернется, не поняв насмешки, кто-нибудь из девчат — хохочут ребята. Кружатся в танце завтрашние забойщицы. Стройные ноги у Дуняши. Изрядно подвыпивший Губачев не спускает с нее глаз. Толкает Губачева в бок не менее хмельной сосед:
— Во н-нака какая пропадает! Бери, Губач, в свой забой... Она будет уголек долбать, ты вагончики катать. Веселая жизнь пойдет!
— А что-о? И возьму!
— Не хотел же в коммуну брать, — подзадоривали Губачева дружки.
— Вчера не хотел, нонче захотел!
Передохнув, оркестранты заиграли снова. Танцующие начали подпевать:
В шахте девушек ждало разочарование:
— Молоточек, барышни, придется сдать, — виновато улыбнулся новый десятник.
— Вчера вручили — сегодня сдать? — не поверила Дуняша.
— Распоряжение начальства, — подтвердил десятник. — Сноровка, говорят, для молоточка нужна, а для виду если, так и за показуху сочтут. Один из-за нее — тю-тю! Мне его дорогой не резон идти. Распределить бы вас хоть откатчицами пока — пообвыкли чтоб, присмотрелись...
Закусила губу Дуняша:
— Распределяйте откатчицами.
— Стараюсь — никто не берет. За работу-то вам платить с общей выработки. А работа поначалу какая будет? Гляделками моргать?
— Не надо нам платить! — чуть не плакала Дуня.
— Не имею права, — развел руками десятник. — В Советской стране живем, эксплуатация женского и детского труда карается законом. Полным рублем рассчитываться с вами должны. А трудовой рубль кому карман трет? Тут уж где-нибудь пристрою вас покуда, подле себя.