— Вон ты что?! — Владимира передернуло. — Откуда в тебе столько мерзости? Нашел время...
— Отпусти наверх... И не скажу никому ни слова!
Владимир одернул гимнастерку, подтянул ремень.
— Кто твоим гнусным словам поверит?! — И уже совсем спокойно, устало повторил: — А суд будет!
По проходке спустились вниз. Бадаев подозвал Петренко:
— Помогите, Иван Николаевич, Мурзовскому перебазировать детей и больных к найденной им продушине. Но работающим в воздушнике о ней пока ни слова — побросают лопаты. Наверху опять подвозят баллоны, надо успеть выбраться в степь...
Весь день пролежали ребята в кустарнике. Карателей было полно в селе, удаляться же в степь они побаивались. Наскоро, чуть ли не бегом, проверяли заваленные землей провалы — и обратно. Но вот один из патрульных нагнулся, к чему-то прислушался, подозвал напарника. Посовещались, легли за бугорок.
— Что-то унюхали! Отродье собачье! — шепотом выругался Яша. — Уж не пробиваются ли снизу наши?
— Надо убрать патрульных по-тихому, — предложил Алексей.
Близились сумерки. Кустарником Алексей и Саша подобрались к солдатам. Яша, чтобы отвлечь внимание патрульных, зашумел. Солдаты спустились в полуобвалившийся окоп. Тут и кинулись им на спины Алексей и Саша.
Когда стемнело совсем, ребята подползли к месту, насторожившему карателей. Приник Алексей к земле ухом — отчетливо слышались снизу удары лопат. Прихватили одну саперную лопату с собой и ребята, стали помогать катакомбистам. Нелегко было копать затвердевшую уже от мороза землю без стука, а стук мог насторожить и шнырявших по степи оккупантов, и пробивавшихся снизу партизан. Работали поочередно чуть ли не всю ночь.
Ухнула, наконец, перемычка. Поняли в катакомбах, что кто-то копал и сверху. Притихли. Написал Яша наскоро записку, бросил вниз с,кубанкой. Бросили свои шапки Алексей и Саша... Не отозвались снизу — не совсем, видно, еще поверили: мало ли какие могут быть провокации. Тогда Яша спустился сам. И скоро все были наверху.
Измученные, полуобезумевшие от радости люди катались по терпко пахнувшей, хотя и пожухлой уже степной траве, глотали воздух, ловили порхавшие снежинки. После могильной затхлости катакомб это было сказкой, сном. «Наяву ли?» — «Наяву!»
А село ощупывали прожектора, у замурованных въездов тарахтели нагнетавшие газ компрессоры, сновали в световых пятнах черные каски. Тут, в степи, с детской безудержностью ликовала жизнь; там вершила свои могильные дела смерть.
Бадаев сидел, подставив лицо полынно-горьковатому степному ветру. Много нужно претерпеть человеку, чтобы по-настоящему оценить минуты счастья. Да, это были минуты счастья — спасены люди, не будут чугунеть их лица, хрипеть легкие, не нужно будет Мишутке напяливать душную маску противогаза. Прикрытый травой провал в степи, среди зарослей дерезы, незаметен. Открывать его будут только по ночам — выпускать дым, дышать свежим воздухом. Надолго ли, нет ли, но еще одна схватка со смертью выиграна.
Здесь выиграна, а у Гласова?! Нет, не успокоится Бадаев, пока не узнает о судьбе дальницких товарищей. Может, и у них резерв жизни исчисляется минутами. Идти в город немедленно! Идти самому. Взять с собой бойцов и обеих связных, обеих Тамар. Вот они сидят, как и он, глотают ветер... Жаль лишать их счастья, но ничего не поделаешь — к выходу надо подготовиться. Последний раз, возвращаясь из города, Шестаковой пришлось ползти к провалу в катакомбы под плащ-палаткой, на которую она для маскировки набросала травы.. Придется сделать маскировочные накидки и теперь: пучки травы приметать к плащ-палаткам нитками.
Подозвал Владимир связных:
— Готовьте, Тамары, плащи-«невидимки». С рассветом — в город!
Выход был своевременным. В связи с операциями в Нерубайском и Усатове каратели отозвали жандармов и полицейских из Дальника, оставив лишь небольшую охрану с автоматами в укрытиях у въездов в шахты. Бадаев решил этим воспользоваться.
Дождавшись ночи, ребята из отряда Гордиенко подползли к часовым, бесшумно сняли их. Бадаев и Гаркуша спустились к Гласову и вывели первую партию людей — сразу всех выводить было рискованно. Остальные должны были покинуть катакомбы немного позже. Но каратели заметили исчезновение охраны, и тут же в Дальник нагрянула рота солдат. Ввязываться в борьбу с такими силами было уже бессмысленно...
В городе, в табачном ларьке, Бадаев узнал, что ожидаемый генералом гость, наконец, выехал и прибудет в Одессу морем. То же самое подтвердила Елена. Аргир сообщил ей даже день и час встречи гостя. Бадаеву снова пришлось превратиться в «коммерсанта» — на этот раз «вернувшегося из эмиграции».