Время! Оно может еще послужить, нужно только выиграть его, выиграть во что бы то ни стало. Добывали в катакомбах воздух — теперь, как воздух, нужно время. И надо добыть его. Не должно остаться безнаказанным, неотомщенным предательство. И в застенках сигуранцы может действовать партизанский суд.
Жить! Жить хотя бы ради возмездия предателям.
Будто кружево обрамляла берег моря белая пена прибоя. Она же, казалось, плыла и в лазури неба. Покачивались на игривых волнах молодые пискливые чайки, взмывали над скалистыми уступами берега быстрые, как молнии, береговые ласточки.
«Ласточкины гнезда». В ту весну они безраздельно принадлежали ласточкам — заросла травой протоптанная к ним осенью извилистая тропка. Лишь изредка на седоватой от росы траве угадывался чей-то след.
Яша уже четвертый месяц сидел в тюрьме, а Муся все ходила на берег к «Ласточкиным гнездам», к причалу, у которого лежала когда-то перевернутая вверх дном шаланда.
Много горя принесла минувшая зима. Ненастным февральским вечером узнали в Затишье об аресте Бадаева. К ночи жандармы нагрянули на Большой Фонтан. Заполнились машинами, мотоциклами тесные улочки; затарахтели, вгрызаясь в мерзлую землю, отбойные молотки, заскрежетали лопаты.
В доме Булавиных было темно. С утра всей семьей ездили на базар менять пожитки на кукурузу. В сарае спрятаны были бочки масла и сала, мешки муки, но то был неприкосновенный запас отряда, и строгая Ксения держала все под замком. С базара вернулись усталые, сразу же легли спать.
Жандармы вломились ночью, бесстыдно обыскали полураздетую Ксению, поставили к холодной стене, приказали поднять руки и стоять так, не шевелясь, до конца обыска.
Лежавшая на кровати Муся приподнялась.
— Шевельнешься — пристрелю! — пригрозил ей жандарм.
Так и лежала, опираясь на затекшие локти, пока солдаты не перетрясли в доме все до последней тряпки. Вскочившего было Юрку жандарм стеганул нагайкой. Потом мать вытолкали за дверь.
Один из жандармов держал в руках грубо вычерченную схему участка. Тайники были помечены на ней красным карандашом. Солдаты орудовали уже и под акациями, и в сарае, и за погребом.
К рассвету выкопанные ящики и бочки погрузили на машину. Втолкнули в кузов и Ксению.
В ту же ночь арестовали Шилина, братьев Музыченко, семью Барган: найдены были партизанские тайники и у них.
Два дня спустя привезли всех опять к ямам, сгрузили пустые уже ящики, расставили арестованных, принялись фотографировать. Один из приехавших, шепнув что-то жандарму, отошел в сторону.
— Становись и ты, — окликнул его Шилин, — на память внукам фотографируемся!
Тот ничего не ответил.
Муся и Юрка узнали в нем «главпудру» — так прозвали они лысого, жившего перед приходом оккупантов в летней половине их дома.
— Он предал нас! — крикнула детям Ксения.
Стоявший рядом жандарм ударил ее прикладом в грудь. Дети видели, как побежала у матери изо рта тоненькая струйка крови.
Не помня себя бросилась Муся в дом, схватила чистое полотенце, вылила на него флакон одеколона — толком даже не знала, зачем, просто хотела сделать что-то для матери.
Арестованных загнали опять в кузов грузовика. Солдаты, скрестив штыки винтовок, преградили девочке дорогу. Она кинула полотенце через их головы.
В тюрьме на Канатной, хотя она и считалась «нестрогого режима», всех разместили по отдельным камерам. Не принимали даже передачи — приходилось подкупать часовых самогоном. Вкусное они, конечно, разворовывали. Но с передачами наладилась тайная переписка. Написанные на папиросной бумаге, скатанные трубочками записки прятали в перья зеленого лука, в макароны, запекали в хлеб. Сложнее было с ответами. Из костей камбалы (на нее заевшиеся охранники не зарились) узники делали иглы; нитки выдергивали из своей одежды, из торб, в которых присылали им передачи. У торб подпарывали и зашивали вновь швы — туда и прятали туго скатанные записочки. Безотказно работала нехитрая служба связи. Даже рассаженные по разным камерам партизаны явно взаимодействовали. Кто-то руководил ими и здесь.
Рассчитывали закончить следствие за месяц, но заключенные отказывались отвечать даже на обычные анкетные вопросы. В камеры стали подсылать слухачей — не разговаривает ли кто в бреду или во сне.