— Я во Фрунзе живу, в Киргизии, — рассказывал отец, с хрустом разгрызая кусок сахару. — Заезжай, если придётся… Урюку отвезёшь сюда, у нас много…
Урюк… Неужели это единственное, что можно было сказать после стольких лет?..
Виктор задал одолевавший его вопрос:
— Ты был на фронте… отец?
— Нет, не пришлось, по броне всю войну…
Отец спохватился:
— Ты потому это, может, что я с сорок второго деньги не слал? Николай Касьянович, тётя Даша говорила, сердился очень… Так ты извини, туго мне тогда с деньжонками было…
Виктор прямо взглянул на сидящего перед ним. Этот низенький, лысый, помятый человек — отец?.. Почему низенький, он же был такой высокий тогда, давно… Почему лысый, у него ведь должны были быть шёлковые волосы, как говорила мама… Это — отец?..
— «Гордитесь, Витя, гордись, сынок, таким отцом, — прозвучал в ушах Виктора страстный голос Ольги Николаевны. — И, если это не он, гордись всё равно…»
Нет, именно тот, в солдатской шинели, был его отцом. А этот, помятый, лишь случайно носил ту же фамилию и имя…
Виктор отодвинул стул:
— Простите, мне надо работать… Тётя Даша, я в кухню пойду писать, а ты займи… гостя.
— Ну, иди, когда дела, — вздохнула тётя Даша. — Да погоди, я тебе стол хоть там оботру…
Она вытерла на кухне стол, Виктор сел, а тётя Даша всё не уходила. Виктор оглянулся. Тётя Даша стояла у плиты, недвижно глядела в угол, а губы её чуть вздрагивали. Потом она сказала медленно, как бы в раздумье:
— Ишь ты, пятнадцать лет не видел сына, а коли б чемодан не украли, до самой смерти бы не завернул… А мать твоя, Витенька, любила его…
Виктор отвернулся, чтобы не видеть тёти-Дашиных вздрагивающих губ. Женщина тихонько подошла сзади и ласково поерошила ему волосы:
— Писатель… Ну, пиши, пиши, не буду мешать…
Когда она ушла, Виктор посмотрел на захлопнувшуюся дверь и беззвучно крикнул:
— Простишь ли ты меня, тётя Даша?.. Поймёшь ли?..
И, стряхнув оцепенение, развинтил автоматическую ручку «Золотое кольцо» — подарок Николая Касьяновича.
Виктор сдавал экзамен на зрелость…
Основа основ
— Зайди-ка ко мне, порадую, — окликнул Виктора Осокин. Несмотря на хромоту, он быстро шагал по коридору и оживлённо говорил:
— Разворошил ты кучу большую, я тебе скажу… Из прокуратуры бумажку прислали, — главных этих — Далецкого, Митрофанова — уже арестовали…
— Я знаю, — безразлично промолвил Виктор.
— Сам поинтересовался? А подробности тебе известны?
— Нет…
— Так идём… Был у них, оказывается, целый спекулянтский синдикат, — рассказывал Осокин, усаживаясь за стол. — То, о чём ты писал, — это ещё десятая доля. Далецкий свои филиалы не только на базах устраивал, он даже до театра добрался, — что и говорить, понимает толк в искусстве… Захапал там пару сот метров материи, для декораций предназначалась…
— Для декораций? — вдруг насторожился Виктор.
— Ну да, а спустили на сторону… Далецкий обработал там одну из бухгалтерии…
— Кого? — почти крикнул Виктор.
Осокин удивлённо взглянул на него:
— Что ты? Сейчас посмотрим… — он повертел в руках бланк со штампом прокуратуры. — Вот она… Вера Степановна… И, понимаешь, мне передавали, наглость какая: она на следствии обиженной овечкой прикидывается, уверяет, что хотела всё раскрыть, что даже к нам письмо об этом посылала…
Виктор привстал с кресла, опять сел и — стремительно сорвался к двери.
— Стой! Куда ты? — воскликнул Осокин.
Виктор остановился.
— Она посылала письмо… Я передавал… Студенцову… Я спрошу… — он снова схватился за ручку двери.
— Стой! — властно повторил Осокин. — Сядь… Остынь… Расскажи по порядку…
— Она, действительно, посылала письмо и как раз как будто об этом — о декорациях. Я почему знаю, — она мне же его передала, — я с нею немного знаком. Ну, а я, раз о театре, отдал Студенцову…
— Когда это было?
— Сразу после первого мая.
— Без малого три месяца, — подсчитал Осокин. — А что с письмом сделал Студенцов?
— Не знаю… Я пойду, спрошу, расскажу ему всё и…
— Да стой ты! — в третий раз осадил Виктора Осокин. — Письмо не регистрировалось?
— Нет…
— А когда ты отдавал его Студенцову, кто-нибудь ещё был?
— Никого, мы двое…
— Тогда, так просто это не делается, ежели он столько продержал письмо…