— А в… — назвал Виктор учреждение, где побывал раньше неё. — Вам не говорили?
— Разве вы уже были? — растерянно взглянула на Виктора Маргарита. — Нет, не говорили…
И снова звонко расхохоталась:
— Ладно, не будем ссориться, города на нас двоих хватит… Лучше скажите, вы знаете о генеральном плане Каменки?
— О каком? — пытаясь представиться равнодушным, спросил Виктор.
— Бригада архитекторов работает над генеральным планом села Каменки, где колхоз «Красное знамя»… Пользуйтесь, я не жадная.
— Спасибо, — проговорил Виктор, доставая записную книжку. И, видя, что девушка сворачивает в сторону радиокомитета, крикнул: — Погодите… Маргарита, — он перелистнул несколько страниц. — О гастролях Козловского слышали?
— У нас? Когда? — сразу приняла она деловой тон.
— В том месяце… Пользуйтесь и вы. Я тоже не жадный.
— Долг платежом красен, — сощурилась Маргарита, и звонкий смех её некоторое время слышался ещё в отдалении.
Пересекая сквер, Виктор, как обычно, остановился у газетной витрины. Он делал теперь это каждый раз, но с другой уже целью, чем в тот день, когда была напечатана его первая заметка. Очень быстро прошло смешное мальчишеское желание дёрнуть читающего его заметку за рукав и сказать: «Моя!» И сейчас ему хотелось, чтобы читали его, но теперь ему было интересно, как относятся те, кто читает, к тому, что они читают. Сердце Виктора билось быстрее, когда он слышал, как старик в очках в металлической оправе, судя по одежде — заводской рабочий, подталкивал в бок свою пожилую спутницу:
— Гляди, промышленность переключается на новую продукцию… Надо понимать — переходим на мирные рельсы.
Эту заметку писал Виктор…
И так же взволнованно билось его сердце, когда один юноша замечал другому:
— Новую пятилетку выполняют…
Заметка об электрификации железной дороги тоже принадлежала Виктору.
— Агитация фактами, — любил повторять Михалыч, произнося даже слово «фактами» так, что оно звучало у него немножко на «о».
Виктор понимал теперь значение этого выражения. Не голым изложением события, но боевым оружием были маленькие заметки, собранные под заголовком «По городу и области» и объединённые в «подборку», как это называлось в редакции. Из крупиц, как из мозаики, складывалась широкая картина жизни. Там пустили новую фабрику, здесь возобновили прерванное войной строительство консервного комбината, в Доме моделей придумали новые фасоны платьев с вышивкой по сибирским мотивам, а кузнец с большого завода изобрёл машину для корчёвки пней, — вся эта многосторонняя жизнь вбиралась в маленькие информации, которые добывал Виктор.
Он думал, что́ скажет старик рабочий, когда прочтёт заметку о прокладке трамвайной линии на том берегу реки, где каких-нибудь двадцать лет назад шумел вековой бор, а сейчас вырос крупный промышленный район. Заметка эта досталась Виктору с большим трудом, после нескольких дней телефонных звонков, — вопрос о трамвае всё «утрясался».
Он представлял двух юношей, читающих о номере подпольной большевистской газеты, датированном тысяча девятьсот двенадцатым годом и напечатанном в маленьком, теперь уже покосившемся домике с мемориальной доской на фасаде, что приютился на окраине города. Виктор обнаружил этот розовый тонкий листок с бледным шрифтом в областном архиве, перерывая кипу старых бумаг, когда ему нужно было найти материалы о знаменитом учёном, жившем полвека назад в Сибири…
И высшей оценкой для Виктора звучало рокочущее в устах Михалыча:
— Хорошо…
В кабинет Михалыча Виктор входил теперь уже не робко, но даже с чувством некоторого достоинства, — его здесь ждали, если он запаздывал — волновались. Он уже знал, что только случайно в первый раз застал Михалыча в комнатушке одного, — такие моменты были исключительно редки. Обычно здесь собиралось столько посетителей, что непонятно становилось, как они все умещаются. Михалыча знало очень много людей, и часто они приходили не по газетным делам, а просто повидаться и поделиться новостями. Приходил садовод-мичуринец, клал на краешек письменного стола румяное яблоко и тихо устраивался на диване, дожидаясь, когда Михалыч сможет уделить ему минуту внимания. За ним следовал речник, только что вернувшийся с Севера, у которого были к Михалычу какие-то дела по литературной части. Наконец, комнату заполняла массивная фигура человека в отличном синем пальто, и Виктор с трепетом узнавал в этом человеке знакомого по портретам писателя-москвича, называвшего Михалыча мягко и нежно: