Виктор понемногу начинал чувствовать действие вина, очевидно, и остальные тоже, потому что речи стали оживлённее, жесты свободнее. Натка негромко, но горячо втолковывала что-то Бахареву. Один Олег молчаливо высился на своём конце стола. Он смотрел в сторону, и всё же Виктор чувствовал на себе его косой взгляд…
Маргарита вдруг сказала басом, очень точно передавая интонации Наткиного голоса:
— Нат, завидно!..
— Ну, чего тебе? — недовольно оторвалась от разговора подруга.
— Завидно! — повторила девушка. — Вы всё сидите и воркуете, мы всё сидим и смотрим… Братцы! — схватила она графин с вином и стала наполнять рюмки, — я предлагаю ещё один тост — за счастливую пару, за Сашу и Наташу! Ура!
Был принят и этот тост, и Натка снова смутилась, — теперь это выразилось в том, что она приняла страшно деловой вид и спросила: «Маргарит, ты котлеты посолила?», но все поняли, что дело не в котлетах, а в том, что Натка смутилась…
Виктору вдруг как-то сразу пришло в голову, что он очень остроумен, что стоит ему сказать хотя бы одно слово, и все будут поражены. Он всё отыскивал это слово, но никак не мог найти и потому только с загадочной улыбкой смотрел на окружающих.
А Маргарита посидела немного и опять сказала Наткиным голосом:
— Нат, завидно!..
— Чего тебе? — откликнулась подруга.
— Завидно, Нат, у тебя Саша умный, Саша тебя любит, а меня… Т-с, — Маргарита неожиданно приложила палец к губам.
Виктор совершенно точно знал, что может сейчас сказать что-то очень остроумное, но никак не мог вспомнить, что именно…
Натка встала из-за стола и подошла к Маргарите:
— Милая моя, да ты же пьяная! Так тебе и надо — четыре рюмки подряд… Говорил Саша, что будет много…
— Нет, я не пьяная, я совсем ничуть не пьяная, — промолвила Маргарита и расхохоталась: — Так разве говорят — «совсем ничуть»? Виктор, выправьте!..
Маргарита поднялась и бодро двинулась по комнате, повторяя:
— Я не пьяная, я всё понимаю, я знаю, что надо делать…
Она сняла со стены вышитый портрет Максима Горького, свела Натку и Сашу вместе и, протянув им портрет, сказала:
— Вот вам мой подарок, только это на двоих, обязательно на вас двоих…
Маргарита вернулась на место:
— И мне что-нибудь подарите — на двоих… Или нет — не дарите. Мне никогда ничего не нужно будет дарить на двоих… Правда, Виктор?..
Виктор никак не мог оставить вопрос без остроумного ответа. Он мучительно напряг отчего-то перепутавшуюся память, и тут в ней отчётливо осветилась искомая остроумная фраза:
— А гурьевскую кашу вы готовить не умеете!.. Ещё в колхозе говорили…
Маргарита хлопнула себя по лбу и выскочила из комнаты. Через минуту она вернулась и поставила перед Виктором тарелку:
— Вот вам…
Виктор поблагодарил, а потом ел что-то хрустящее и сладкое, оно было, повидимому, довольно вкусным, но что это такое и действительно ли оно так вкусно — над этим Виктор не размышлял, потому что все его усилия были направлены на то, чтобы не упустить ускользающую фразу насчёт каши…
Пили ещё. Натка перед этим прихлопнула ладонью Маргаритину рюмку:
— Она — больше ни капли!..
Виктор выпил своё, и фраза вдруг улетучилась. И вообще произошло что-то непонятное со временем и окружающей обстановкой. Что касается времени, то его прошло совсем немного, так по крайней мере казалось Виктору. Но обстановка почему-то заметно переменилась: комната почти опустела, и за окном было уже совершенно темно. От раскрытой двери на балкон тянуло холодком, и Виктор почувствовал вдруг, что ему душно. Он вышел на балкон. Опершись на перила, там стояла Валя. Виктора не удивило, что она оказалась здесь. Он окликнул её:
— Валя!..
Девушка обернулась, и… Виктор окончательно пришёл в себя. Он смущённо закашлялся, потом проговорил:
— Простудитесь, Маргарита, — свежо…
Девушка не ответила.
Помолчав, Виктор непринуждённо сказал:
— Почему это ваш Олег был весь вечер в плохом настроении? Неужели всё из-за Никитина?..
Маргарита неожиданно спросила:
— Виктор, вы любите… Валю?
От этого прямо поставленного вопроса остатки хмеля вылетели из головы Виктора. Ему стало зябко и неуютно. Он поискал папиросу и нарочито долго раскуривал её.
Маргарита махнула рукой:
— Впрочем, не отвечайте…
Она опять оперлась на перила, потом резко оттолкнулась от них:
— Виктор!..
Словно стояли они сейчас, не на балконе, а снова на узкой просёлочной дороге, — те же интонации, тот же блеск Маргаритиных глаз и даже больше — то, что было тогда только намёком, теперь уже не вызывало сомнений.