Дорнан достает что-то из ящика рядом с кроватью, и я вытягиваю шею, чтобы посмотреть, что это. iPod с уже подключенными к нему наушниками.
Странно.
Ухмылка не сходит с его лица, когда он втыкает наушники мне в уши.
— Я вернусь через несколько дней, — говорит он, подмигивая мне. — Но не волнуйся. Я позаботился о том, чтобы трек повторялся.
Он нажимает что-то на iPod и бросает его мне на грудь, как раз в тот момент, когда кто-то, похожий на Sepultura, начинает кричать мне в уши о ненависти и крови. Действительно чертовски громко.
Я смотрю на Дорнана, когда он посылает мне воздушный поцелуй и захлопывает за собой дверь, в то время как чувак кричит мне в барабанные перепонки.
Глава 17
Это так чертовски громко, что мне кажется, что у меня из ушей пойдет кровь. Я с силой трясу головой, но эти наушники засунуты мне глубоко в уши, и не похоже, что смогу их вытащить без помощи рук.
И это не прекращается. Чертовы часы. Я слушаю весь оглушительный, вызывающий рвоту альбом, который, возможно, нормальный на обычной громкости — если вы любите такую музыку, а я нет, — но на полной громкости мне хочется уже умереть.
Я ничего не могу сделать, чтобы избежать шума, пока, в конце концов, он не становится похож на крик, и ноты не становятся частью меня, запертые как кричащие, мстительные призраки, в самых темных уголках моего разума.
Наконец, спустя, казалось бы, несколько дней, но, возможно, всего несколько часов, я чувствую теплые пальцы у своих ушей. Мои глаза распахиваются, и вижу проспекта, стоящего надо мной и подносящего один из наушников к уху, чтобы узнать, что я слушаю.
— Черт, — говорит он, качая головой. — Это дерьмо ужасно.
Слезы облегчения обжигают мои глаза, и я нетерпеливо моргаю, едва услышав его сквозь музыку, которая, кажется, все еще крутится в моей голове. Мне кажется, что она будет здесь всегда, и от этой мысли у меня сворачивает желудок.
— Спасибо, — тихо говорю я, и он улыбается в ответ.
— Я же говорил тебе, что я хороший парень, — шепчет он. — Хочешь что-нибудь поесть?
Я с энтузиазмом киваю, голодная и одурманенная последней дозой героина, и жду так терпеливо, насколько могу, пока он развязывает галстук на моих запястьях. Он помогает мне сесть, и я массирую онемевшие запястья, как и он.
Он кладет передо мной бумажный пакет. Макдоналдс. Мои глаза загораются, когда я представляю, какой жир и углеводы могут быть в пакете. Я смотрю на него в поисках одобрения, и он жестикулирует, улыбаясь.
— Ну и дела, — говорит он, когда я хватаю картонную коробку с картошкой фри и начинаю запихивать ее в рот. — Я никогда не видел, чтобы девушку так заводил фаст-фуд.
Я игнорирую его, пока не доедаю: сначала картошку фри, затем чизбургер, который практически тает во рту. Меньше чем за пять минут от него не осталось ни крошки. Как только я доедаю, он протягивает мне колу — ледяную — и я пью сладкий напиток, словно это жидкое золото.
Закончив, я вытираю рот салфеткой и комкаю мусор в комок.
— Спасибо, — говорю я, и я правда так чертовски благодарна, что это причиняет боль.
События, которые произошли последний раз, когда я его видела, всплывают в моей голове, и я хмурюсь, вспоминая бедную Виолетту, стоящую на коленях.
— Ты заставил эту бедную девушку сосать твой член, — говорю я ему.
Он хмурится.
— Дорнан заставил эту бедную девушку сосать мой член. — Он меня поправляет. — Я не был возбужден, или ты не заметила?
Я неохотно киваю.
— Дорнан заставляет людей делать много вещей, которых они не хотят.
Он разрешает мне воспользоваться ванной и выпить немного воды перед тем, как уйти. Проспект с тревогой смотрит на кровать, но я уже лежу на спине, прежде чем он успевает спросить, вытянув руки над собой.
Я послушный маленький раб. Я противна себе.
Он смотрит с облегчением от моего сотрудничества и снова завязывает шелковый галстук на моих запястьях, дергая его, чтобы убедиться, что он туго затянут. Со мной все в порядке, пока он не кладет iPod обратно мне на грудь и не подносит наушники к моим ушам.
Должно быть, он увидел выражение ужаса на моем лице, потому что остановился и неловко похлопал меня по плечу.
— Я должен вернуть его обратно, — шепчет он. — Мне жаль.
Я храбро киваю, но начинаю плакать. На его лице мелькает обеспокоенное выражение.
— Я немного убавлю звук, — шепчет он мне на ухо так тихо, что я едва его слышу. — Скоро все закончится.
Он откидывается назад, и я смотрю на него, едва осмеливаясь поверить в то, что он говорит.
— Что? — говорю почти шепотом.