Элайджа счастливо улыбается, а затем впивается в её губы требовательным поцелуем, пока она стягивает с него рубашку, отбрасывает на пол. Она приподнимается на локтях и помогает ему избавить себя от полупрозрачного черного пеньюара.
— Моя Катерина… — шепчет он, целуя ее упругий живот, поднимаясь выше.
— Мне нравится, Элайджа, — отзывается она, запутывая пальцы в его волосах, и протяжно стонет, когда целует ее грудь.
Кетрин повинуется, стонет громче, наплевав при этом на соседей, хотя музыка играет громче, чем она стонет, кто-то явно празднует уже с самого утра. Она впивается ноготками в его шею и судорожно выдыхает ему в губы.
— До конца нашей вечности слушать твои стоны, целовать твоё тело, любить тебя, — проговаривает тот поднимая голову и заглядывая в глаза.
У Кетрин мурашки проходят по всему телу, и она набирает темп, рвано стонет в его губы.
***
Элайджа смотрит на девушку, которая лежит рядом, тяжело дышит и счастливо улыбается. Он не может оторвать взгляда, но приходится, ведь музыка у соседей сверху, играет слишком громко, а Пирс сначала этого даже не замечает, но затем удивлённо вскидывает брови, смотря на, недовольного Элайджу.
— То есть, тебе не нравится музыка? — выдыхает она, кладет голову на его грудь, но прежде оставляет короткий поцелуй на его губах. Все ведь было так замечательно и мне определенно нравится принадлежать только тебе … Скора, мы уедим из Галифаска…
— Музыка? Катерина? — усмехается тот. — Я чту музыку и искусство, но это…
— Элайджа! Черт! Это была песня Linkin Park! Ты никогда не слышал? Мне смешно… Предлагаешь мне голой пойти и убить студентов с верхнего этажа, у которых продолжение вечеринки? Может, музыка — это их способ справиться с болью? Я не знаю… — восхищённо шепчет Пирс, когда он берёт её руку. — Я случайно попала на их концерт… Это было не так уж и давно, в Штутгарте, четвертого ноября. Знаешь, словно ты зажатая пробка между людей. Тесное кольцо людей разгоряченных и возбужденных сигаретами и алкоголем. Может со сцены, они говорят правду? У меня тряслись руки и казалось, что мне подростки переломали ребра… Это было восхитительно, но я ничего не поняла…
— Ты восхитительна, — отвечает он, целуя её руку.
*** Германия. Штутгарт, четвертого ноября, 2014 года. ***
Мы созидаем,
Чтобы вновь всё разрушить.
Мы строим,
Чтобы сжечь всё дотла.
Мы ждём не дождёмся,
Чтобы спалить и сравнять всё с землёй…
Linkin Park - Burn it down.
Я так старался
И сделал так много,
Но, в конце концов…
Это не важно.
Я вдруг упал
И всё потерял.
И, в конце концов…
Но это не важно.
Linkin Park - In the end.
В память о тебе, Честер Беннингтон. Мое сердце разбито. Я уже никогда не побуду на концерте Linkin Park. Все рухнуло… Это конец эпохи… Конец музыке
двухтысячных. Конец моему детству… Именно ты привил мне любовь к рок-музыке и помогал справляться с болью…
Кетрин Пирс никогда не любил такие места. Просто терпеть не могла столпотворение людей. Здесь, темно, слишком много людей, огоньки мобильных, пахнет алкоголем и упущенными возможностями. Здесь собираются люди, у которых не всё в порядке с собственным существованием, собираются, вероятно, как раз для того, чтобы всё стало в порядке хоть на немножечко. Порядок в голове, который может навести музыка. Рок музыка. Скрежет ритм-гитары, барабаны и голос вокалиста. Зачем она вообще пришла сюда?
Не любит ведь Кетрин Пирс сборища фанатов-подростков. Фанатеющих от своих кумиров, свято верящих в них силу и величие, старающихся во всем подражать, но в реальности ведь кумиры могут быть и не такими реальными, и зеркало разбивается, как только ты вырываешься в реальность. В реальность, в которой кумиры обычные люди, со своими проблемами и переживаниями. В реальность, в которой кумиры — обычные люди. Люди, которые улыбаются, порой, через силу, находят утешение в алкоголе и наркотиках.
Не любит ведь Кетрин Пирс подобную музыку и пришла сюда только в поисках очередной жертвы, мешка с кровью.
Рок-концерты — одно из самых лучших мест, если желаешь найти жертву.
Кетрин Пирс в окружении из кольца фанатов, которые выкрикивают строки из песни, держат плакаты, размахивают руками и кажется им сейчас наплевать.
Кажется, что ей сломают ребра эти подростки, когда она пытается растолкать их, чтобы пробраться к сцене.
Задохнется от этого дыма и жажды крови. Здесь столько мешков с кровью и она слышит, как передвигается по венам их кровь, как стучат их сердца, желает вцепится, своими клыками в шею, разорвать сонную артерию.
Со сцены Честер Беннингтон говорит о том, о чем в реальной жизни бояться сказать вслух.
Когда чужими словами говорят о горе, радости, любви, должно становиться легче? Чушь. Это как с наркотиками: несколько часов бестолкового кайфа, по прошествии, которых непременно захочется убиться.
Вот и мужчина в татуировках, который сейчас поет на сцене, тоже зависим и многое потерял в своей жизни. Многие может и не поймут, не проникнуться уважением или пониманием, множество раз был в депрессии, и даже много раз думал о самоубийстве. Он ведь давно принял решение для себя: » Сдаться или собрать себя по кускам, карабкаться и бороться за свою жизнь до конца, заниматься тем, что придает тебе силы.»
Это действительно похоже на наркотик — в самом лучшем смысле этого слова. Это место затягивает тебя, отключает уставшие органы чувств и позволяет изливать наружу бережно накопленную дрожь, и крики в темноту, и боль расчёсанных порезов, и фразы, которые так и не довелось сказать. Всё-всё-всё. Трансформируй эту жижу внутри себя в звуки и пой. Или громко, навзрыд, или тихо, вышёптывая молитву медиатором по гитарным струнам.
В доме у Кетрин Пирс особый наркотик: не кокаин, марихуана, героин. Пирс нет смысла курить или употреблять наркотики: бессмертные, чертовски несчастны, ибо не имеют возможности травить себя до онкологических прелестей, разложение печени или проблем с легкими, довести себя до самоубийства, тешить себя надеждой на то, что задержаться в этом мире им не придётся. Но фиолетовыми цветками вербены можно разбавлять виски, обжигать слизистую глотки, даже вскрикивать от боли — уже хорошо. Только со временем у Кетрин Пирс выработался иммунитет к вербене — плохо. Но вековые страдания стояли того, чтобы выработался иммунитет к вербене. Она привыкла к этой боли и в силах вынести ее. Еще было горькое кофе с добавлением вербены и книги. Огромное количество книг, заменяющих половых партнёров, развлечения, беготню от Клауса и вообще любую социальную активность в ее жизни, когда она уходила на дно и в очередной раз » умирала». Чужие истории вместо несостоявшейся своей.
Честер поёт потрясающе. Из груди, с прокуренной сипотцой, произнося каждое слово чуть ли не по слогам — так глубоко каждая буква вбивается в размякшие кости, в перегретый мыслями череп. Честер Беннингтон поет потрясающе и знает об этом: весь этот зал, тысячи людей и фанатов и половина мира, и слушают все сейчас только его, и даже музыканты, стоящие с ним на одной сцене, — это он сам, его часть, его проявления, альтернативные личности, если хотите. На этой музыке выросло не одно поколение. Поколение, которое тайно включало песни рок группы, пытаясь найти правду в стоках песен. Старшее поколение, которое слышало знакомую музыку из наушников или магнитофонов, компьютеров, своих одиннадцати или двенадцати летних братьев и сестре, даже подпевали и говорили, что слушали такую же музыку, когда им было около двадцати. Тоже ведь были подростками, которые пытались найти себя и правду, выжить в этом жестоком мире. Linkin Park — это гитарные риффы, резкий стук клавиш, звон пошатывающегося на барабанной стойке «краша». Это голос, который напоминает Пирс, что она всё упустила. Что это ее вина.
Кетрин не видит ничего из-за слепящих голубых огней. Что-то вроде: «Да, что я здесь делаю? Я всей душой тебя ненавижу. И Кетрин Пирс вправду ненавидит и запуталась. Кетрин Пирс потеряла свой собственный крохотный мирок. Бросила все, чтобы обнаружится спустя некоторое время в Нью-Йорке, в клубе, в черных джинсах, с быстро зажившими засосами на шее танцующую под Nirvana и убивающая, таких же подростков, что сейчас окружают ее.