В предрассветном небе звёзды медленно гаснут, пока не остаётся одна, самая яркая — Полярная. И даже когда через небосвод протягивается первый луч ещё не выглянувшего солнца, она не исчезает, а словно прячется, от солнечного света.
Она вдруг выворачивается из его рук. Больно упирается локтем в железное перила балкона и Шон видит кровь из ее носа. Задыхается.
Конец еще впереди.
— Одри, у тебя кровь из носа… Что случилось? — наклоняется, удерживает, не позволит упасть, гладит лицо пальцами — по векам, по щекам и лбу. И дыханием уже касается — совсем близко. — Ты… Ты только не теряй сознание. Прошу… Тебе плохо? Это из-за магии? Одри!
Мажет кровь по ее губам и своим рукам.
Она всё-таки растворяется во тьме, упившись этим разделённым прохладным воздухом, бледная, а его руки запутались в ее волосах, и Шон чувствует, как где-то в груди падают, меркнут умершие звёзды. И всё же неся жену на постель он ненавидит себя, но главное не напугать детей, вызвать скорую и ее слабое дыхание даёт надежду.
Горизонт наливается красным, ведь светает, хотя где-то вдалеке небо ещё даже не начало светлеть. Золотой диск, словно нехотя, выползает из-за края земли.
К этому времени Одри увезла скорая, сказав, что ему нельзя с ними, да и к тому же он не мог оставить семимесячную дочь и напуганного сына, который сквозь открытую дверь детской видел, как его мать выносили на носилках незнакомые люди, видел слезы отца, который держал на руках его сестру и о чем-то разговаривал с мужчиной и синем костюме.
Он разговаривал с доктором.
Начинается новый день.
Время жить.
Время умирать.
***
Клаус помогает брату подняться, встать на ноги. Он больше не позволит случится подобному и если будет нужно, то сам умрет, чем увидит еще раз мертвого брата. Пусть лучше он ослепнет, чем вновь переживет потерю того, кто всегда был так предан ему и не отпускал.
— Брат, ты вернулся… Прости… Мы поговорим завтра, а пока я пойду посмотрб, как Хоуп. Теперь все будет хорошо. Теперь все будет правильно.
Братская любовь и нерушимая связь, ведь Клаус еще раз обнимает брата прежде чем уйти в комнату дочери.
Элайджа разбит, голова кругом и кажется он задохнется от объятий Фреи, которая не спешит отпускать брата из своих объятий. Она могла потерять его и сознание, умереть. Кажется не зря Фрея отменила все свои дела, забыла обо всем и обнимает родного брата. Наверное, ей тоже стоит попросить прощения за все случившееся. Он простит. Объятья сестры согреют его, ведь она так ждала его возвращения.
— Здравствуй, брат… Прости… Как ты? Я принесу тебе пакеты с кровью. Киллин принесла вчера свежие запасы. Я сейчас принесу… Я так рада, что ты вернулся и вновь с нами… Элайджа, я сейчас брат. Совсем позабыла о крови.
— Где она?
Голова кругом. Крепко стоять на ногах. Вопрос брата настигает Фрею уже в пороге. Она не видит его лицо, прикусывает губу, но она верит в силу правду, думает, что он спрашивает о Хейли и должна сказать правду. Горькую, болезненную правду. Правду, которая испепелит его сердце изнутри.
— Хейли не желает тебя видеть и она ушла, не стала дожидаться твоего пробуждения. Она
не простит. Ребекка принимает ванную.
— Спасибо сестра…
Фрея спешит в кухню, а Элайджа делает несколько шагов, держится за стол. Ему нужна кровь. Он обессилен и все расплывается, но Фрея Майклсон не знает, что спрашивал он вовсе не о Хейли. Даже в таком состоянии его волновала она — Катерина. Если она исчезла, то он сойдет с ума.
— Где она?
Элайжда шепчет еле слышно, а в глазах нет слез. Его глаза сухие и пустые. Лучше бы он горел в Аду. Сейчас он точно себя не простит.
А где она?
Здесь темно, сыро и сухо.
Серьезно, Кетрин Пирс может и скучала по этому месту.
Скучала по гробнице под старой церковью.
Всего секунды, которые отделяют ее от света и этой тьмы.
Вдох.
Кетрин Пирс дышит, жадно глотает воздух. Она дышит, еще не до конца понимает, что произошло.
Ее сердце бьется.
Ей холодно, она полностью обнажена, боится, на лбу выступили капли холодного пота.
Она вернулась в этот пустой мир.
Она не боится, осматривает себя, находит в себе силы подняться с этого холодного камня.
Становится на пол. Крепко стоять на ногах.
Что случилось?
Боль пройдет.
Держаться.
Разобраться, что произошло.
Не упасть.
Произошло то, что ее сердце бьется, она дышит.
Она вернулась к жизни.
Но как это произошло?
Стоило ли это того?
Она точно жива, вдыхает ночной прохладный воздух, ступает на сырую, мокрую от росы землю, собирает непослушные волосы в пучок, крепко перевязывает их прядью волос.
Она стоит обнаженная, смотрит на восходящий диск солнца.
Солнце восходит для нее.
Она вернулась с вечной ночи.
Она еще никогда так не наслаждалась происходящем, восходом солнца, небом, прохладным воздухом.
Да, Кетрин Пирс слаба, но она жива и это хватило, что Пирс гордо приподняла подбородок и пострела на восходящее солнце.
Слаба, пошатнулась.
Горячо.
Кричит от боли.
Это солнце обжигает, причиняет ей боль. Боль от которой она вздрагивает, падает на землю.
Она кричит, надрывает глотку, что ее отчаянный крик может пробудить весь город. Не вынесет.
Солнце причиняет ей боль.
Это могло покончить с ней.
Это могло прикончить ее.
Спрятаться в тень, отдышаться.
Спрятаться от всего мира.
Она в безопасном месте. Она укрылась в гробнице.
Ей не верится, но теперь она знает, что возродилась вампиром.
Настало время жить.
Настало время слушать сердце. Только сердце словно остановилось и она ничего не чувствует.
========== Глава 82. Это будет конец для «Всегда и навечно». Часть I. ==========
Who cares if one more light goes out?
“Кого волнует, если погаснет еще один огонек?”
Well I do.
“Меня.”
Linkin Park - One more light.
*** Мистик Фоллс. ***
А что дальше делает стерва?
Но это было ничто по сравнению с бурей, что собиралась над Мистик Фоллс. Шторм хаоса
по имени Кетрин Пирс.
Она падала.
Бредя вдоль дороги, обнаженная.
Кажется она сошла с ума.
Проезжавшие мимо водители сигналят думая, что или что-то случилось или сумасшедшая.
Точно сошла с ума.
У нее есть несколько часов до восхода солнца. Солнце сможет ее уничтожить.
У нее слабость в ногах, шатается.
Ее скора не станет.
Солнце или жажда могут прикончить ее.
Она шатается, падает коленями на асфальт.
Сколько раз за свое существования Кетрин Пирс падала, ждала и поднималась.
Поднималась, чтобы выстоять.
Сейчас она поднимается, но это чувство будто упала с края обрыва, а конец бездны все виднеться не желал, и она не знала даже — что ее ждет, спасение или может каменистая земля и смерть неизбежная.
Она не знает, что ждет ее в конце пути.
На самом деле, она бы не отказалась умереть даже прямо сейчас, в три часа ночи, на этой дороге.
Смерть неизбежна.
Она может появиться в особняке Сальваторе и уведомить своих врагов, что их жизненный путь оборвется сегодня.
В конце концов, она ведь все равно была слаба, и страдала все больше с каждым шагом минутой, нет — секундой, не способная что-либо сделать со своим состоянием.
Она встает и продолжает идти вперед. У нее есть несколько часов до восхода солнца.
Она ведь все помнит: жар Адского пламени, то, что происходило за черной дверью, в разуме Элайджи, помнит и белый коридор с множеством дверей.
Она помнит все.
Помнит свою болезнь.
У ее болезни было имя. А еще глаза — карие, темные и взгляд, которого боялись враги, но только из всех женщин она была удостоена взгляда полного нежности и любви, губы — тонкие, розовые, такие мягкие и достаточно умелые, чтобы с ума ее свести. Даже его прощальный поцелуй в лоб она запомнит больше, чем другие, даже самые страстные его поцелуи. А ведь Пирс всегда считала, что в лоб целуют на прощание и не ошиблась.