– Да. Она все это проживает! – спокойно отвечала Света.
– Нет, ну проживает потрясающе. Я два года лечила тебя от рака, которого нет, – истерично похвалила я другую личность Светланы Богачёвой. От потрясений я еще не скоро оправлюсь.
– Не совсем меня. Ее. Мне там это все не особо нравилось.
Не подумайте, что Светлана Богачёва сказала здесь хоть слово правды. Она лишь сняла с себя ответственность – что, мол, это все сделала не она, а какая-то другая личность внутри нее. Эта женщина не больна шизофренией. Она просто пыталась выкрутиться. Она знала, сколько всего натворила. И понимала, что я не смогу принять резко свалившуюся на меня реальность. Знала, что в тот момент я больше поверю в сумасшествие Богачёвой, чем в то, что несколько лет жила под боком с опаснейшим преступником, воровкой и аферисткой.
Она понимала, что нормальному человеку невозможно принять происходящее. И прекрасно понимала, что, если вдруг я каким-то чудом осознаю все прямо здесь и сейчас, она не уйдет. Я либо убью ее, либо немедленно сдам полиции, скрутив ее прямо в этой квартире. Ей нужно было сбежать. И она продумывала пути отступления. Она была абсолютно вменяема и жестока просто потому, что она такая. Жесток не «кто-то» другой внутри ее головы, не какая-то «она», а именно она – Светлана Владимировна Богачёва.
Но тогда я не осознавала этого. Моя холодность прошла. Чувства вернулись и пытались защитить меня от реальности. И я уже жалела эту больную женщину, превратившую в ад и свою, и чужую жизнь. Поэтому я кричала:
– Я сижу и наезжаю на шизофреника!
– Да ты наезжай, – спокойно разрешила Богачёва.
Я думала, что она так говорит от отчаяния. Но нет. Она видела, что ее новая версия про шизофрению работает. И что я снова начинаю винить во всем себя, но не ее.
– Я не имею права морального. Ты психически больна, – сокрушалась я.
– Да. Глубоко причем, – поддакнула Света.
– Ты психически глубоко больна, и единственное, за что я могу тебя осуждать, – что ты работаешь врачом с детьми. Зная свой диагноз.
– Поэтому я уехала из страны. Чтобы больше не работать. Чтобы у меня точно не было возможности физической, – пугающе спокойно объясняла Света.
– Ты сейчас вернешься и будешь работать, – предположила я самый ужасный, как я тогда думала, вариант событий.
Я представила, насколько все это время было опасно допускать психически больного человека к недоношенным детям. И ужас холодил мне спину.
– Я больше не поеду в Россию. Потому что мне нельзя работать.
– У тебя вообще был какой-то план?! Ты выцепила меня из моей родной страны?! Ты специально поссорила меня с мамой?! – начала истерично допрашивать я Свету.
– Нет.
– То есть что моя мама меня не любит – это правда, – грустно подытожила я. Мне очень хотелось, чтобы и мои ужасные отношения с матерью были бредом шизофреника.
– Да.
– Жаль. Я думала, хотя бы материнская любовь существует.
– Да существует. Наверное. Я… не… Она… Я… – Тут Света замялась. Тогда я думала, что она пытается совладать со своими демонами. Сейчас я знаю, что она придумывала новую ложь. – Я… Вот «ядерная» я. То, что Я. Я не знаю о Ее планах.
– Но они у Нее есть?
– Они у Нее есть. Я понимаю, что они у Нее есть, но я Ее планов не знаю. Я не знаю, что Она…
Разговор приобретал сюрреалистично-абсурдный оттенок. Это все звучало как абсолютный бред. Я быстро поймала себя на мысли: а как еще, черт возьми, может звучать разговор с невменяемым человеком? Имеет ли он вообще смысл? Но тем не менее продолжала.
– Ты знаешь, что ты так можешь убить человека? – задала я самый логичный и самый пугающий на тот момент вопрос.
Я невольно подумала о бабушке. Но тут же отмахнулась от этой мысли. Я не могла допустить ее в тот момент, чтобы самой не сойти с ума.
– Пока никакой агрессии Она не проявляла.
– Пока не проявляла или ты не знаешь об этом? – пыталась подловить ее я.
– Нет! Все события я знаю. Я спрашивала у других людей, стыковала одно с другим.
Единственная мысль не давала мне покоя. Она нарастала в моей голове, заполняя собой все пространство, и я не могла думать ни о чем другом.
– Моя бабушка умерла своей смертью? – не выдержала я.
– Твоя бабушка умерла своей смертью, – медленно и серьезно проговорила Богачёва.
– А деньги куда делись?
– Я не видела этих денег.
Через несколько дней, умоляя меня о спасении, Богачёва признается, что она ограбила мою бабушку. А значит, почти все ответы в этом «интервью» тоже ложь. Уже тогда я понимала, что бабушкины деньги больше не могли никуда пропасть.
– Ты врешь, – не унималась я.
– Нет, я правда не видела этих денег.