Моя мать тогда в моих глазах выглядела самым настоящим монстром. Федя прав – действительно, объявилась спустя столько лет! Когда я живу с людьми, которые действительно меня любят и заботятся обо мне, она рассказывает, почему это невозможно.
Мы встретили Свету в аэропорту. Она расплакалась – по ее словам, она боялась, будто мы ее не встретим. Что ей снились кошмары, будто мы оставили ее одну и она в чужой стране совсем одна.
Домой мы добирались долго. Света постоянно останавливалась, чтобы продышаться и отдохнуть. Я спросила, что с ней. Она, покачав головой, ответила, что не хочет сейчас об этом говорить. Когда мы пришли домой, Света рассказала, что сделала в Петербурге снимок легких. И ее рак дал метастазы.
В этот самый момент, я не знаю почему, из-за усталости от всех ее болезней или разговора с мамой, но я первый раз в жизни не поверила ее словам. Просто не смогла поверить. Она это заметила и спешно добавила, что у нее есть снимок и она может его нам показать. Я отказалась.
Вечером мы посадили Свету серьезно поговорить. Мы спрашивали про деньги, долги, искали оправдания сомнениям, которые, несмотря на все объяснения, успели поселиться в наших головах. Например, настойчиво просили показать документы, связанные с Грецией.
– Мы в понедельник все вместе пойдем к местному нотариусу, и я все вам покажу! – ответила Света. – Сейчас не хочу ничего разгружать. Я очень устала после полета.
Сперва мы согласились. Но затем я внезапно поняла, что сегодня мне нужно хотя бы одно доказательство. И сказала:
– Ты упомянула, что у тебя метастазы в легких. Покажи снимок. Ты сама сегодня предлагала.
Света заплакала:
– Таня, ты веришь матери? После всего? Почему?!
Ее начало трясти, и огромные слезинки катились по ее щекам.
Мне стало так больно и стыдно, что я вдруг поняла: или я отключаю все эмоции, или мы никогда ни к чему не придем. Я как будто переключила внутри себя тумблер, и все чувства испарились.
– Покажи снимок, – вновь надавила я.
– Это очень личное.
– Личное? – усмехнулась я. – Я доставала тебя из твоей собственной мочи. Моя семья обвиняет тебя в убийстве. Неужели, чтобы развеять эти сомнения, ты не можешь показать один несчастный снимок?
– Сейчас… – и Света начала теребить телефон и что-то в нем искать.
Под предлогом покурить я вышла на балкон. Было темно, и через стекло Света не могла меня видеть. Зато я видела ее великолепно. Она сидела прямо спиной к балконному окну. Я зашла ей за спину и увидела, что Света просто листает одни и те же страницы в меню телефона.
Я залетела в квартиру и самым злым своим голосом прошипела:
– Показывай снимок. Немедленно.
В ответ Света вконец впала в истерику от рыданий и сказала, что ей нужно в ванную. Мы ее отпустили.
Когда она ушла, я тихо сказала Мише:
– Сейчас я ее позову, а она не ответит. Типа в обморок упала, – и дальше начала кричать громко: – Света!!! СВЕТА!!!
В ответ и правда была тишина.
У меня все взорвалось внутри буквально на секунду и сразу стихло. Я начинала понимать происходящее, но еще не могла поверить в него. Не может этого быть!
Я не могла принять, что все эти годы боли были напрасны, что все жертвы и ужасы были ненастоящими. Я не смогу принять это еще очень долго. Чувства, точнее, их тени, как будто роились у меня в животе. Я понимала, что если сейчас разрешу себе их почувствовать – то не справлюсь. В лучшем случае выпрыгну в окно. А в худшем убью Свету на месте. Я положила руку на живот и будто смахнула с себя все эмоции. Внутри меня снова стало тихо и пусто.
Я жутко засмеялась и обратилась к Мише:
– Иди проверь ее.
Миша открыл дверь в ванную и смачно выругался.
На полу лежала Света. Вся в крови, собственной моче и собственных экскрементах. Из ее носа текла кровь.
Я ничего не почувствовала – Светины манипуляции вдруг перестали действовать на меня. Потому что они играли лишь на человеческих чувствах, которые я даже на малую долю не могла позволить себе испытывать в этот момент.
– Миша, закрой дверь. Просто вызовем «Скорую», – сказала я. – Пусть врачи с ней разбираются.
Я не понимала, откуда во мне вдруг возникло столько холода, и даже не подозревала, что так умею. Как будто я что-то душила в себе. Какую-то важнейшую часть моей личности, отвечающую за добро и сострадание. Но я понимала, что пока у меня получается, нужно продолжать душить.
В гостиной висело зеркало. Я взяла телефон, чтобы набрать номер, и бросила взгляд на свое отражение. Мои глаза из светло-карих превратились в ярко-зеленые, а лицо было злое и равнодушное. Только злая ухмылка угадывалась в неподвижных чертах лица.