ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Стояла на редкость теплая осенняя ночь. Мы с Шелякиным только что обошли большую открытую поляну и проверили, все ли партизаны подготовили костры, чтобы потом зажечь их для сигнала самолетам.
— Пойдём туда, — сказал Шелякин и показал на центр поляны. — Меньше бегать придется. Ты знаешь, кто прилетает?
— Слыхал, но не точно. Расшифровки не дождался, ушел к разведчикам.
— Прилетают подрывники вместе с Ушацким.
— Это человек известный. Лучин сам запросил его сюда. Боевой парень, хоть и интеллигент.
— Что он актер или профессор? — пошутил Шелякин.
— Нет, инженер-конструктор, москвич, с завода «Красный пролетарий». Под Москвой, говорят, начал по тылам немцев ходить. Восемь раз переходил фронт, и все с «языками». Однажды даже доставил какого-то эсэсовца, оберштурмфюрера, с важными документами.
Я не успел закончить рассказ, как послышалось гудение самолетов. Поле озарилось отсветами костров.
Самолет сделал круг, второй, и на землю один за другим начали опускаться парашютисты.
Мы пошли в центр поля. Сюда начали сходиться прибывшие десантники, держа в охапках скомканные парашюты. Здесь уже хозяйничал высокий молодой парень в простом пиджаке, с автоматом на груди и проверял своих людей. Чуть в стороне на сухой траве ничком лежал человек.
— Что-то с ним неладное, пойдем к нему, — проговорил я… Но не успели. Молодой парень подошёл к нам и представился:
— Ушацкий, Мечислав Витольдович, по кличке Мека.
Потом после небольшой паузы добавил:
— Сброшено двадцать один. Один разбился — инженер Краснов. У него не раскрылся парашют. Нет ещё одного — Толи Трошина.
— Как он, этот Толя Трошин, — парень опытный? — поинтересовался Шелякин.
— Еще не обстрелян и прыгнул с самолета последним. Паренька нашли через сутки. Во время прыжка его отнесло в сторону леса, где парашют зацепился за сук старой осины. Парень не растерялся, стропы перерезал. Но куда пойти — не знал. Утром выбрался в район деревни Жилое Рыдно, где и наткнулся на партизан.
Пришла зима. Она наступила неожиданно рано. Сначала шли дожди, их сменил снег, потом опять хлынули потоки воды, затем снова повалил снег на мокрую землю.
А морозов не было. Болота, ручьи и реки не замерзали. Сделанные наспех шалаши не спасали партизан от непогоды. Землянки устраивать мы не собирались. Да и не к чему — их все равно бы залило водой. Хуже было другое—большинство партизан все еще ходили в летней одежде, за исключением некоторых, кому удалось достать-трофейные шинели или раздобыть по знакомству пиджаки у колхозников.
Но духом никто не падал. И самое удивительное — никто не болел, хотя многие с заданий возвращались в мокрой, растрёпанной, обледеневшей одежде. В этой кипучей боевой жизни болезни миновали партизан.
Бригада росла. Не было дня, чтобы кто-нибудь не явился к вам. Шли старые и молодые. И особенно мальчишки. Шли целыми деревнями. Приходили жители городов, железнодорожных станций, бежавшие из плена, из. концентрационных лагерей. Приходили и те, кто в трудные дни струсил и пошел служить оккупантам.
В те дни группа Ушацкого была усилена. В неё включили более тридцати бывалых партизан. И ранним декабрьским утром Ушацкий увел её в район Любани и Тосно, где проходил передний край и находились резервы немцев. Населения там почти не было, и это особенно осложняло дела разведчиков.
Почти две недели от Ушацкого не поступало известий, хотя он должен был послать связных. Мы строили разные догадки, высылали в условленное место людей и уже почти потеряли надежду получить от разведки сведения об этом районе, которых настойчиво требовали с Большой земли.
На исходе второй недели от Ушацкого пришли Володя Швец и Аркадий Воробьев. В штабной шалаш они ввели человека в трофейной плащ-накидке.
— Вот «язык», — доложил Воробьев и снял с приведённого плащ-накидку.
Перед нами стоял немецкий обер-лейтенант. Он дико смотрел по сторонам, бормотал что-то невнятное и не отвечал на наши вопросы.
— Вы что, ненормального привели? — рассердился Шелякин.
— Нет, нормальный. Только приболел, наверное, простыл немного. Путь-то не близкий, да и погода для фрицев болезненная, — равнодушно ответил Швец.
Я пощупал лоб офицера. Он был горячим.
— Отправить его к Гусевой, пусть лечит.
— Где Мека? — спросил Шелякин, когда увидел офицера.
— Ушел к деревням Некикюль и Усадище, — ответил Воробьев и подал командиру несколько листов бумаги. — Здесь все сказано.
Шелякин бегло прочитал донесение.
— Хорошо. Очень даже хорошо, — сказал он и тут же приказал радисту передать донесение в штаб фронта.