Утро рамадана начиналось в Батне как обычно, с той лишь разницей, что двери кофеен, ресторанчиков и кондитерских были закрыты. Так же как и всегда, работали государственные учреждения и магазины. Но вечером…
Улицы постепенно пустели. Несколько оживленно было в небольших пекарнях да кондитерских, где делали пирожные. В их распахнутых дверях виднелись раскаленные печи, возле которых сновали раскрасневшиеся пекари.
Около кофеен томимые голодом гарсоны лениво расставляли стулья. Закрылся сигаретный ларек. Он сегодня работал только полчаса — перед концом дневного поста. Вот уже никого не осталось на улицах. Лишь изредка проносился автомобиль, водитель которого спешил к долгожданному ужину.
Есть в рамадан можно начинать лишь когда черную нитку нельзя отличить от белой, то есть с наступлением полной темноты. Сядет солнце, отпоет свою молитву мулла — и пожалуйста, ешьте сколько угодно.
За несколько минут до начала пира я стоял в центре замершей Батны и слушал муллу. В городе, казалось, не было ни единой живой души. Словно в сказке о спящей красавице. Затих даже ветер. Замерли деревья на бульваре. Наступила абсолютная тишина.
И вдруг взвыла хриплая сирена. И снова тишина. Прошло еще минут пять. В кофейне напротив распахнулась дверь. Появился первый прохожий. За ним еще один. Мужчины подошли к столику на улице, поздоровались и сели. Достали сигареты. Подошел гарсон.
— Два кофе?
Оба посетителя кивнули головами.
Гарсон скрылся внутри кофейни. Когда он вернулся, почти все стулья были уже заняты. Мужчины с жадностью сделали первые глотки, откинулись на спинки стульев и затянулись дымом — над столиками поднялись белые облачка. В кофейне сидели лишь те, кто успел насытиться. Остальные ели. Слушали музыку, развлекались. И опять ели. За вечер и добрую половину ночи люди старались восполнить и завтрак, и обед, и ужин. В вечернее и ночное время в рамадан наедались до одури. Почти не спали или спали очень плохо. А утром уставшие и невыспавшиеся шли на работу.
Так продолжается целый месяц.
За весь рамадан в светлое время на улицах Батны я не видел ни одного курящего. Иностранцев предупреждали о том, что даже доставать сигареты на глазах у томящихся мусульман неприлично. Это не только оскорбляет их религиозные чувства, но в прямом смысле действует на нервы: голодный сытого не разумеет. Но все ли батнйнцы в одинаковой степени чтут пост? Ответ на этот вопрос сложен. На людях — все. А вот оставаясь наедине с иностранцем, кое-кто из них мог и попросить сигарету. «Аллах простит! Велик Аллах!» — прибавлял нарушитель с улыбкой.
Вообще запреты ислама соблюдаются в Батне строго. Пожалуй, самое главное, что останавливает нестойких, — это общественное порицание, мнение окружающих.
За два года я лишь однажды видел сильно пьяного человека на улице: по Бискринской шел, пошатываясь, молодой мужчина, а за ним… шагали двое полицейских, неподалеку ехала санитарная машина (может быть, она оказалась здесь случайно, а возможно, и специально, чтобы подобрать пьяницу, когда он наконец свалится), бежала толпа ребятишек. Взрослые молча смотрели на все происходящее с брезгливым любопытством. Дети выражали свои чувства более откровенно.
— Аль-халлюф! (Свинья!) — кричали они, показывая на пьяного пальцами.
Тот шел не оборачиваясь. Процессия скрылась за углом.
Двадцать девять дней длился рамадан. К концу его мусульмане устали от голодных дней и ночных перееданий. Все ждали великого праздника разговенья, знаменующего конец поста. Он объявлен государственным праздником. Три дня веселятся мусульмане, дарят друг другу подарки. Около домов чинно здороваются, гуляют разряженные дети. С утра целыми семьями выходят на праздничную прогулку или отправляются в гости. Из окон доносится музыка. Шумит на окраине Батны сук, на котором идет как никогда бойкая торговля. Торговцы постарались и завезли на праздник новые товары.
Спустя два месяца начинается хаджж — паломничество мусульман в Мекку. Хаджж — одна из обязанностей каждого мусульманина. Далеко не всем доступно путешествие в Мекку, но тем не менее число паломников из Алжира растет с каждым годом. Во время хаджжа не имеющая аэродрома Батна слышит гул самолетов. Из глубины Сахары, из Лагуата летит в Мекку специальный самолет, доставляющий в Аравию паломников из сахарских городов и селений. В 1974 году авиакомпания «Эр-Альжери» осуществила 80 специальных рейсов из Алжира в Саудовскую Аравию. Всего в тот год в Мекку ездило 50 тысяч алжирских паломников.
На десятый день паломничества мусульмане отмечали праздник жертвоприношения. Главный его «участник» — баран, которого приносят в жертву, и потому многие иностранцы называют празднество «день барана».
Покупка барана — дело сложное. За несколько дней до праздника мужчины отправляются на базар, устраиваемый специально по этому случаю на. большом городском пустыре, — туда — из соседних деревень свозят крестьяне свой драгоценный блеющий товар.
Отобрать лучшего из сотен хороших баранов непросто. Баран не должен быть ни слишком старым, ни слишком молодым. Ощупывали рога, гладили по крутым шерстистым бокам. После того как барана съедят, его шкура, высушенная и вычищенная, станет украшением квартиры. Стоит баран дорого — 500–600 динаров. Попадались экземпляры и по 700–800. Купить такого могли не все. Алжирская печать отмечала, что кое-кто пытался превратить праздник в демонстрацию своего богатства. За богачами тянулись люди победнее. Пытаясь не отставать от соседей, они тратили на барана последние сбережения. «А ведь куда разумнее, — написали газеты, — просто пойти в этот праздничный день на рынок и купить больше, чем обычно, вкусного свежего мяса». Но традиция есть традиция, и погоня за баранами постепенно приобрела всеобщий характер. После покупки каждая семья старалась изо всех сил раскормить его еще больше. Бараны паслись на плоских крышах домов, их блеяние раздавалось в подвалах, неслось с балконов. Перед самым праздником цены на баранов поднимались еще выше.
И вот наконец настал этот день. Первая часть праздника целиком посвящена жертвоприношению. Баранов выводят на улицу и прямо около домов под радостные возгласы детей перерезают им горло. С туш сдирают шкуры, растягивают их на заборах или на дверях и прибивают гвоздями. Асфальт в городе покрывается темными пятнами. В домах жарят куски жирной баранины. По традиции большую его часть раздают беднякам, которые в этот день могли хоть немного поесть. Хотя не всякий возьмет этот кусок, не всякий признает себя бедняком. Много мяса остается несъеденным. Праздник продолжался до глубокой ночи. Лишь к утру сытая и веселая Батна безмятежно засыпала.
Батнинская погода
Я упомянул о том, что Батна — это два города: арабский и «европейский». Но есть еще и третья Батна. Она расположена в восточной части города, слева от узкой шоссейной дороги. Здесь нет кофеен, нет магазинов, нет и улиц. Третья Батна — это большая городская свалка, уставленная отслужившими свое ржавыми машинами, заваленная пустыми консервными банками. Если пройти мимо старого мусульманского кладбища, ворота которого всегда закрыты, то попадаешь в совершенно иной мир. Мир, живущий по своим, никому не ведомым законам. Всего несколько десятков семей. Почему они поселились здесь? Откуда пришли?
Я шел по шоссе, вдыхал непередаваемый «аромат» свалки и разглядывал ее «достопримечательности». Стены «домов», точнее, их немыслимо жалкого подобия, заменяли поставленные на ребро остовы легковых машин, вместо крыши — днище; иногда поверх него натягивали подобранную здесь же полиэтиленовую пленку. Мебель заменяли вытащенные из кабин кресла. Около жилищ паслись ослики со спутанными проволокой передними ногами. Над свалкой кружились стаи ворон и ястребов. Большие коричневатые птицы изредка камнем падали вниз за добычей. Попадались раздавленные змеи. Надо сказать, что государство предлагало обитателям свалки переселиться в другие места. Они имели возможность принять участие в строительстве Транссахарской автомобильной дороги. На строительстве высокая зарплата, относительно сносные условия жизни. Но в Сахару ехать жители «третьей Батны» отказывались.