Наша новая квартира состояла из трех комнат, лоджии, крохотной, метра четыре, кухни и большой ванны, вода в которой текла далеко не всегда и была невероятно соленой и отвратительной на вкус. Пить ее оказалось невозможно ни в сыром, ни в кипяченом виде. Она превращала в противное пойло и ароматный чай, и кофе. Да что там пить! Даже полоскать рот этой жидкостью было неприятно.
Пришлось возить питьевую воду в тяжеленном бидоне с противоположного конца города. Ее доставали из глубокого артезианского колодца, находившегося в нескольких километрах от побережья. (В прежние времена колодцы здесь рыли глубиной всего в один метр.) В Бенгази планировали создание единой водопроводной сети. Ведь в городе есть районы, где нет даже такой воды, как у нас.
Хозяина нашего дома звали Хадж Мухаммед аль-Гадамси. Приставка «Хадж» свидетельствовала о том, что ее обладатель совершил паломничество в святые города мусульман Мекку и Медину, а «аль-Гадамси» указывало на то, что род Мухаммеда происходил из старинного ливийского города Гадамеса, расположенного на западе страны недалеко от пересечения границ Ливии, Туниса и Алжира.
Хадж Мухаммеду перевалило за шестьдесят. Худощавый, невысокого роста, почти всегда одетый в светлую рубашку, немного коротковатые, мешком сидевшие брюки, он много курил, глубоко затягиваясь. Хадж Мухаммед был человеком состоятельным. Имел большой дом, тот самый, в котором мы жили, и трех жен. Двум своим старшим сыновьям Хадж Мухаммед дал высшее образование: один работал инженером в Триполи, второй преподавал в Гар-Юнисе, кажется, историю. Третий сын еще учился. Дочерей Хадж Мухаммеда сосчитать нелегко. Девчонки были ужасно любопытны, и всякий раз, проходя по первому этажу, где жила семья нашего хозяина, мы слышали скрип открываемой двери, а затем шушуканье и негромкий смех.
На первом этаже располагалась гостиная, где Хадж Мухаммед принимал друзей и знакомых. На втором — личные апартаменты хозяина, а на третьем — две квартиры, которые он сдавал постояльцам. Дом квадратный, с крохотным внутренним двориком, окруженным высокими стенами. Получался своеобразный колодец, вентилировавший все помещения. Такой «колодец» имеется почти в любом двух- и более этажном североафриканском доме. В «колодец» выходили окна кухонь и туалетов.
Особенностью дома была его иногда выходившая из строя электропроводка. Как-то раз нам пришлось помогать Хадж Мухаммеду чинить ее, и это послужило поводом для знакомства. Хозяин, которого мы прозвали «нашим шейхом», оказался на редкость словоохотливым собеседником. Его рассказы представляли собой удивительную смесь наблюдательности, житейского здравого смысла и, по-видимому, некоторой выдумки.
Хадж Мухаммед прожил бурную интересную жизнь. Родился в Гадамесе — когда, точно не знает, — учился в коранической школе. Скорее всего «свои университеты» он проходил в одной из завий сенуситского братства. Во время войны служил сначала в итальянской армии, а потом во французской. Большую часть службы провел в Феццане: «Служил с одним французским генералом». После этих слов — а Хадж Мухаммед пересказывал нам историю своей жизни далеко не один раз — он всегда почему-то переходил на сносный для старого ливийца французский язык. После войны побывал в Париже, в Италии… Женился… Дети — его главная забота. Он дал им хорошее образование. У него прекрасные сыновья. Он гордится ими.
Хадж Мухаммед рассуждал на самые разные темы, но коньком его оставалась политика. Вскоре мы узнали, что он — председатель народного комитета своего района.
— О, меня здесь все знают. Я давно в Бенгази. Собственно говоря, революция прошла у меня на глазах. Да я в ней участвовал. Это воистину великое событие. Именно здесь, у нас в Бенгази, решалась судьба революции (речь шла о революции Первого сентября 1969 года). Наша революция едва ли не единственная, которая прошла без крови.
По замыслу Муаммара Каддафи и его соратников, революция должна была осуществиться одновременно в нескольких крупных городах, в том числе и в Бенгази. События в Бенгази, где находился сам Каддафи, разворачивались следующим образом. Время «Ч» было назначено на 2.30 первого сентября (в Триполи на час ночи). Решающий удар повстанцы наносили по главным объектам города — казармам, радиостанции, административным центрам. После захвата радиостанции предполагалось выступление Каддафи, в котором он заявил бы о переходе власти в руки армии. Радиостанцию захватили без единого выстрела. Однако дальше «сценарий» нарушился. Радио в Ливии начинало передачи в 6 утра. На это время и предполагалось выступление двадцатисемилетнего вождя революции. Наступило 6.00. В здании радиостанции не было никого, кроме повстанцев. По нелепому стечению обстоятельств в этот день служащие радиостанции, словно сговорившись, опоздали на работу. Не имея соответствующих навыков, офицеры оказались бессильными перед радиоаппаратурой. Каддафи нервничал. Уходили драгоценные минуты. Соратники в Триполи, где переворот к этому моменту практически завершился, с нетерпением ожидали вестей из второй столицы. «Они ничего не могли, — описывает этот эпизод мальтийский журналист Фредерик Мускат, — им оставалось только молиться». В 6.20 явился один из сотрудников радиостанции. Ему велели включить аппаратуру, и через несколько секунд страна услышала голос пока еще никому не известного офицера по имени Муаммар.
Так что голос революции впервые донесся из Бенгази.
— Мы никому не хотели мстить, — продолжал Хадж Мухаммед. — Да если говорить откровенно, никто особенно и не сопротивлялся. Мы арестовали нескольких министров. Посадили их в тюрьму. Однажды я пришел навестить одного из них: мы были когда-то знакомы. Пожилой человек. Я спросил, будет ли он бороться против революции. Он пообещал, что не будет, просил принести ему фруктов. Я пошел на базар, купил фруктов, хороший ананас и отнес ему. А потом поговорил с Муаммаром, и его отпустили.
Разумеется, ливийская революция не проходила столь тихо и «безоблачно», как выходило со слов Хадж Мухаммеда. Но в одном он был прав, ибо сумел очень просто, по-житейски выразить одну истину: королевский режим изжил себя. Его просто некому было защищать — настолько равнодушно относились ливийцы к судьбе монархии, настолько устали они от безынициативного Идриса, интересовавшегося собственной персоной больше, чем проблемами страны. Свободные офицеры тряхнули монархию, и она рассыпалась.
О лидере ливийской революции Муаммаре Каддафи Хадж Мухаммед говорил уважительно, но будто с удивлением: как же так, такой молодой и сумел совершить революцию. В его отношении к Каддафи проскальзывало чувство отца, гордящегося своим сыном. Хадж Мухаммед именовал Каддафи не иначе как Муаммар. Впрочем, так называют его почти все ливийцы. Одни — как сына, другие — как брата. Не случайно книга Ф. Муската о Каддафи вышла под названием «Мой сын, мой президент». Автор словно говорил: «Муаммар — сын всей Ливии».
Особое восхищение вызывало у Хадж Мухаммеда отношение Муаммара к американцам.
— О! Он показал им, что никому не позволено говорить с ливийским народом, как с ребенком. Американцы боятся его. Они боятся, ибо не знают, на что способен наш Муаммар. Кто знал что-нибудь о Ливии до Муаммара? Никто! А сейчас наша страна не сходит с первых страниц газет. Триполи и Бенгази известны не меньше, чем Париж или Нью-Йорк.
Как мы жили до революции? И как живут ливийцы сейчас! Вы же сами видите! Мы — богатая страна. У нас много нефти. А теперь кто владеет нефтью, тот и играет самую важную роль в международных делах. Ливия очень богатая и потому сильная страна.