Коллеги по цеху, глядя в урну, громких и слезливых речей не произносили, а говорили разное и в основном о себе. Об ушедших чего говорить? Его не поднимешь, а жить надо как-то дальше. «Такая уж наша участь,- сказал Карандаш, глядя на жену-Точилку, которая каждый день строгала его, укорачивая и без того короткую жизнь,- скоро за Ластиком в урну отправлюсь. Жены всегда дольше живут. Тёр он Ватмана, старался, исправляя чужие ошибки и огрехи, а почестей никаких не заработал. Даже похоронить не могут торжественно. Бросили в урну и руки отряхнули. Нынешний преемник Ластика- молодой жесткий, суровый. Нынешние все почти такие. Кожу снимает с Ватмана безо всякого стеснения. Он понимает, что на этой должности карьерного роста не увидит никогда, вот и старается, а жизнь таким подарков не дарит. Не жалел себя Ластик. За всё отвечает Ватман, он крайний, ему и достаётся больше всех». «Согласен с тобой»,- прошелестел, побелевший Ватман. «Всё оттого, что молчим,- горячо заговорила Точилка,- Безотказные. Не бастуем. Вон Лампочка, чуть что- головка заболела, светить перестала. Служите всем без разбора. Кто в руки возьмет». «Обязанность у нас такая,- проговорила Линейка шершавым надтреснутым голосом.
В молодости ударилась о голову. Она кривит, что называется, гнёт свою линию, но этого никто старается не замечать. Зачем? Не те времена. Всем на всё наплевать. Ответственность для Линейки не свирепая необходимость. «Мы не такие,- сказал Карандаш, имевший привычку ломаться,- как Ластик, работаем не по призванию, если честно сказать, а под нажимом». «Если на вас не давить, так и проку не будет никакого»,- сказала Точилка, скрипя тупыми лезвиями.
Наступила тишина. Все думали над своей жизнью. «Возможно, вы правы, но если по большому счету,- начал Циркуль, складывая ногу на ногу.- Если посмотреть глобально…». «Не крути, братец,- сказал Карандаш,- говори прямо, а не вокруг да около». «Если бы он не был таким мягким и податливым, кто знает, как бы началась или закончилась его жизнь».
В конструкторском бюро наступила тишина, все смотрели в сторону компьютера, а он, по слухам, умел делать всё, но о сокращении штатов никто не думал всерьез. Надеялись, веря, что всегда смогут устроиться по специальности.
ЛЕГКОМЫСЛЕННАЯ ГАЕЧКА
Не так давно поженились Гаечка и Болтик. Ничто не омрачало семейную жизнь. Повстречалась Гаечка с Ключом. Иностранец. Швед. К тому же разводной – блестящий, модный, на другие ключи не похож. Принялся в танцах Гаечку кружить. Болтик понимал к чему всё идет. Подобное с ним как-то было. Один ключ его держал, а второй- с большой силой скрутил Гайку, да так быстро они расстались, что и глазом не успел моргнуть, как стал холостяком в компании таких же старых и молодых Болтиков и Болтов. Просит жену держаться, не поддаваясь на уловки Разводного, а той и горя мало – веселится, обласканная вниманием иностранца. Какая же Гайка слушает своего мужа на балу, когда ей весело. Мазутного Болтика не может Гаечка сравнивать с иностранным франтом в сверкающем наряде, который жил отдельно от остальных ключей в специальной коробке. Болтик родился на станке в колхозной мастерской. Никакой особой закалки, никакой цементации. Получил резьбу наспех. Сразу послали трудиться в какую-то дыру. Ночью его встретил Кронштейн. Тогда и окрутили его с незнакомкой, которая постоянно повторяла:
– Я фабричная. Я на ответственном посту долго находилась. Меня уважали. Мама моя тоже была на сложном механизме до пенсии. Никто из нашей семьи с самодельными не водился. В твой комбайн я попала случайно – на прорыв бросили из города за высокие заслуги. О чем говорить с тобой, деревенщина? Ты дальше своего поля ничего не видел, а мне доводилось покататься по белому свету, посмотреть на других и себя показать.
Болтик молчал, не вступая в подобные беседы. Она была по-своему права, что он мог увидеть? Стерню и черную землю. Когда шел дождь, мок со всеми деталями и узлами, когда была зима, мёрз на машинном дворе, куда определяли комбайны, приподняв на специальные подставки, чтобы резиновые колеса не портились от веса машин. Весной какая-то птица свила гнездо около него. Пищали птенцы, требуя корма у своих родителей. Шуму было много. С утра до вечера свист, драки за мух и гусениц. Улетели. Иногда всё же показывались, но не надолго. Летом начинается ремонт. Комбайн готовят к трудной работе. Что-то меняют, что-то срезают сваркой. Болтик с Гаечкой тоже попали под плановую замену…
Старая Гайка говорила Гаечке, чтобы она держалась своего Болтика. Он, хотя не очень образован, не блестит, как некоторые заводские, зато каков хозяин – крепок и верен. «У меня все грани сорваны,- говорила Старая Гайка,- а не поддаюсь ни Торцовым, ни Накидным, ни Рожковым, а этот Разводной – тьфу на него. Форсу много, а толку ни на виток, хотя он многих раскрутил и разъединил». Не слушала её Гаечка. Ей было лестно, что с ней танцует иностранец, рассказывает забавные истории с некоторым акцентом. Не заметила, как и что получилось. Остался Болтик один, а Гаечка покатилась по наклонной. Свалилась с верстака и затерялась в обществе брошенок. Ржаветь стала напрополую. Никакой пользы никому. А у Болтика новая супруга- Корончатая. Принцесса да и только. Она раньше любила покрутиться с ключиками, пока не «закодировалась» шплинтиком. Остепенилась. Такая домовитая стала, что все Гайки её в пример ставят Гаечкам. Можно поставить точку, но спросите, вероятно, о Гаечке. Отыскался её след. Нашли в мусоре под верстаком. Лежит в банке, в керосине вся, возможно куда-нибудь и сгодится.
МОЛОТОК И ГВОЗДИ
Гвоздиков много, а молоток один. Трудился без выходных. Привычки бастовать у него с детства не было. Как возьмётся за работу, залюбоваться можно. Колотит и колотит. Скромняга. Но с некоторых пор наметилась у него тенденция к высокомерию. Откуда и что? Мать Кувалда, всю сознательную жизнь в кузнице по наковальне стукала, а если попадала по чему-нибудь железному, то уж достигала поставленной цели.
Ленивым молоток не был, а вот зазнайство и чванство появились. Шушукается с Гвоздодером, а отвес обозвал «свиным цепнем». Что это за инструмент плотники не знали, но догадывались – ругательство.
Гвозди презирать стал. Вгонит какого-нибудь бедолагу по самую шляпку и скажет: «Сиди, дурашка, не высовывайся. О твоем благе пекусь. Никуда не попадешь, не потеряешься. Знай, своё место» Со Скобами стал панибратствовать. Они хотя не особо интеллигентны, шляп не носят, вогнать их с одного удара – не получится. Сразу на место не поставишь, трудиться надо до желтых искр…
С мелкими Гвоздиками вообще по хамски обращался. Со всего маха обрушивался на голову какого-нибудь бедолаги, старавшегося показать гонор и железный норов. Как бы Гвозди ни сопротивлялись, а с Молотком у них разговоры были короткими. Укорот давал всем и еще бахвалился, дескать, каков я – ударник .
Шли годы. Многих Гвоздей Молоток поставил на место, но стал терять прежнюю резвость. Часто промахивался. Сгибаясь, гвозди хохотали и говорили:
– Достукался, стукач,- а что тут можно говорить? Говорить, в самом деле, нечего.
КАНАВА
Лежала она у дороги много лет. Никто не знал, откуда взялась. Стали замечать, что в канаве всякий сор копится, сорняки расцветают пышно, а то теленок в грязи застрянет. Всё больше людей стали ругать Канаву, а некоторые сельчане так и говорили, что нужно зарыть Канаву – сравнять, чтобы и памяти не было. Придется за лопаты браться – соглашались отдельные селяне, но находились и другие, которые пытались заступиться за Канаву, дескать, нельзя без неё.