Воспользовавшись суматохой, вождь, возможно, и сумел бы скрыться, но откатившийся в угол Кель имел свое мнение на этот счет. Извернувшись всем телом, он подсек ноги горцу и даже умудрился несколько раз сильно приложиться ему по голове. Этой заминки хватило, чтобы с местными варварами расправились, и на беспомощно распростершегося рядом с выходом главу племени вновь обратили внимание.
Седовласый горец подскочил к пытающемуся встать вождю и ударом ноги опрокинул его назад на пол. А потом к нему подбежал тот самый варвар, чей фанатичный блеск в глазах изрядно напугал Келя. С яростным воплем дикарь стал ожесточенно рубить вождя топором, заставив императорского солдата откатиться подальше, спасаясь от обильных брызг крови, летящих во все стороны. Впрочем, при этом он задел лужу, натекшую из-под другого еще дергающегося в агонии тела, и все равно весь перемазался.
Не обращая внимания на участь вождя, седовласый горец шагнул к двери, но она уже распахивалась ему на встречу. В дом заглянул один из воинов племени, встревоженный криками. Увидев царящей в комнате разгром, варвар в испуге отшатнулся, но старик оказался быстрее и воткнул свой кинжал ему в сердце. Не давая телу упасть, он толкнул его перед собой, сбивая с ног еще одного из местных горцев, и во всю мощь что-то прокричал на своем гортанном наречии. Ответом ему стали яростные вопли прибывших воинов и испуганные голоса хозяев. Следом за седовласым горцем, держа оружие наготове, покинули дом и остальные выжившие варвары.
Снаружи доносились жуткие вопли, но Кель ни на секунду не посочувствовал обитателям селения. Он извиваясь пополз к одному из убитых горцев, до сих пор в последнем усилии мертвой хваткой сжимавшему кинжал. Каждое движение давалось с трудом, замлевшее тело не хотело слушаться, но юноша, стиснув зубы, упорно приближался к цели. Он еще сильнее перепачкался в крови, обильно растекшейся по полу, но наконец дополз до мертвого горца, и, повернувшись к нему спиной, попытался нащупать кинжал. Почти сразу клинок глубоко рассек ему кисть, но Кель, не обращая внимания на боль, начал тереть веревки, связывающие руки, о лезвие.
Снаружи начали стихать крики, и юноша удвоил усилия, стараясь быстрее рассечь путы. Он еще несколько раз поранил ладони, но толстые веревки наконец поддались. Теперь предстояло расправиться с теми путами, что связывали ноги и притягивали руки к телу. Кель попытался сесть и ухватить кинжал липкой ладонью, но дверь дома с треском распахнулась, и в помещение неторопливо ввалилась пара горцев, заляпанных кровью.
Кель замер на месте, оставаясь с виду полностью безмятежным, но внутри него бушевала буря эмоций. Услышь вошедшие горцы те проклятья, которые он призывал на их головы, они незамедлительно расправились бы с имперцем. Но варвары видели лишь покорно дожидающегося своей участи жалкого и сломленного пленника, поэтому быстро обыскав все тела и забрав всё представляющее хоть маломальскую ценность, с двух сторон подхватили юношу и выволокли наружу.
Мрачный Торстен полусидел, привалившись спиной к стене. В поясницу больно упирался один из корней, а на плечо упал и теперь там извивался длинный дождевой червяк, но не это беспокоило норда. Уже прошло не меньше получаса, как пленников вновь кинули в яму, но гвардейцы не унимались, продолжая сыпать проклятьями. Естественно адресованы они все были смалодушничавшему Келю.
— Неужели этот скаренный ублюдок не понимает, что теперь нас всех будут пытать еще усерднее! И начнут горцы именно с этого тупого трусливого слизняка, — распалялся гвардеец, сжимая кулаки в бессильной ярости.
— Да заткнитесь вы, — наконец взорвался Торстен. — Я верю Келю как себе! Он не предатель и не трус! Он просто что-то задумал!
— Ты это нам говоришь или себя пытаешься убедить? — Парировал один из гвардейцев. — Слабовата духом оказалась смешанная пехота!
— Ты это поосторожнее, — яростно проскрипел Ритал. — Трусов тут нет!
— Прекратить свару, — спокойный голос Керита разом оборвал разгоравшийся спор. — Поживем — увидим. Но мне тоже показалось, что этот юноша что-то задумал. Сломался он не из-за боли и страха, уж в этом я разбираюсь.
После слов командира пленники замолчали, полностью отдавшись во власть мрачных мыслей. Торстен пытался думать о чем угодно, но неизменно возвращался к поступку Келя. Он верил другу, но не мог полностью вытравить червячок сомнения. Как норд ни отгонял предательские мысли, они вновь и вновь лезли ему в голову.
Тогда, чтобы хоть как-то отвлечься, Торстен принялся вспоминать родителей. Сейчас, из этой сырой ямы, наполненной насекомыми, прежняя жизнь казалось придуманной им самим сказкой. Норд был готов пожертвовать чем угодно, лишь бы еще хоть раз обнять родителей, услышать родные голоса, посмотреть в их любящие глаза…
С тоской вспоминал Торстен и своих друзей. Ему почему-то казалось справедливым, что он не так уж и надолго пережил Рига и Тидша. Но они хотя бы погибли в своем родном городе, сражаясь с фанатиками, а вот ему предстояло сгинуть в безвестном селении горцев, и не в бою, а словно покорному скоту на бойне.
Торстен всегда с презрением относился к любым ритуалам. Но вот сейчас от понимания, что у него даже не будет могилы, хотелось взвыть…
— Интересно, а где сейчас Винс? Наверное, парит себе в небесах, но уж точно не сидит в яме, ожидая смерти, — с грустью думал норд, вспоминая своего друга.
Торстен не знал, сколько времени он предавался мрачным размышлением, когда наверху заголосили. Пленники со страхом и надеждой вслушиваясь в звуки разгорающегося боя. Отбросив тоскливые мысли, Торстен, подобравшись, ждал шанса если не обрести свободу, то хотя бы умереть в бою. Постепенно сражение стало стихать, и все чаще вместо протяжных криков умирающих доносились отчаянные вопли насилуемых женщин и жалобный детский плач. Наконец все стихло, зазвучал довольный смех и гортанные выкрики на горском наречии.
Еще через несколько минут томительного ожидания решетка откинулась, и в яму заглянул горец. Внимательно осмотрев всех пленников, он что-то выкрикнул на своем непонятном наречии и спустил вниз веревку. В яму ловко спрыгнули еще два варвара и начали по одному поднимать солдат.
Вскоре наверху оказались все пленники. Торстен оглядел селение горцев и невольно вздрогнул. Повсюду валялись тела. Это были и убитые в беспощадной схватке воины, и беспомощные старики. Очевидно, что мужчины племени старались дорого продать свою жизнь, но силы были не равны. По селению, обыскивая тела и дома, вальяжно разгуливали многочисленные горцы, прибывшие покарать отступников. Хорошее оружие и добротные доспехи выдавали в них отборных воинов из личной дружины великого вождя, так и не успевшего объединить под своей рукой все племена.
Хватало и безжизненных женских тел, раскрывших рты то ли в бесполезной мольбе, то ли в последнем проклятии мучителям. А где-то в стороне нападавшие еще продолжали веселиться — оттуда доносились отчаянные женские стоны и довольный гогот луженых мужских глоток. Несколько раз взгляд норда натыкался на бессильно раскинувших маленькие ручонки детей, лежащих в луже собственной крови, и его передергивало.
— Что же это за люди такие, что готовы безжалостно вырезать детей таких же горцев, как они? — потрясенно пробормотал Торстен.
— Да не люди это. Они хуже диких животных, — проскрежетал Ритал, а его изуродованное лицо искривилось в гримасе ненависти. — Их всех надо уничтожать! Так, как делают они сами — без тени сомнений и колебаний. Всех — от мала до велика!
— Тише, — ледяной тон Керита разом заставил замолчать пленников. Октат внимательно оглядывался по сторонам, словно что-то выискивая. — Сдается мне, что наша судьба еще не решена, и не стоит злить победившую сторону.