— Ему кажется, что «пифия» — это остроумная шутка! — нервно произнесла женщина.
Миллс улыбнулся:
— Не сомневаюсь, что пифия была возбуждена. Она начала звать доктора Гримо по имени и дергать дверную ручку. Я слышал голоса внутри, но находился достаточно далеко, а дверь, как видите, прочная. — Он указал на дверь. — Я ничего не мог разобрать, пока секунд через тридцать, во время которых высокий мужчина, очевидно, снял маску, доктор Гримо не крикнул пифии сердитым голосом: «Убирайся, дура! Я сам могу во всем разобраться».
— Понятно. Он казался… испуганным?
Секретарь задумался.
— Напротив, я бы сказал, что в его голосе звучало облегчение.
— А вы, мадам, сразу повиновались и ушли?
— Да.
— Хотя, полагаю, — вежливо заметил Хэдли, — к вам в дом нечасто являются шутники в «фальшивых лицах», которые ведут себя столь дико. Вероятно, вы знали об угрозах вашему хозяину?
— Я повиновалась Шарлю Гримо более двадцати лет, — спокойно ответила женщина, хотя слово «хозяин» явно задело ее. — И я никогда не видела ситуации, с которой он не мог бы справиться. Конечно, я повиновалась, как всегда. — Презрение сменилось полуулыбкой. — Но интересно с психологической точки зрения, как сказал бы Шарль, что вы не спрашиваете Стюарта, почему он повиновался и не поднял тревогу. Очевидно, вы думаете, что он просто испугался. Благодарю за подразумеваемый комплимент. Пожалуйста, продолжайте.
Рэмпоулу казалось, что он наблюдает за ловкими выпадами фехтовальщика. По-видимому, Хэдли чувствовал то же самое, хотя обратился к секретарю:
— Вы не помните, мистер Миллс, точное время, когда высокий мужчина вошел в комнату?
— Было без десяти десять. На моем столе с пишущей машинкой стоят часы.
— А когда вы услышали выстрел?
— Ровно в десять минут одиннадцатого.
— Вы имеете в виду, что все это время наблюдали за дверью?
— Разумеется. — Миллс откашлялся. — Несмотря на трусость, которую приписывает мне пифия, я первым подбежал к двери, когда раздался выстрел. Она все еще была заперта изнутри, как вы сами видели, джентльмены, прибыв вскоре после этого.
— В течение двадцати минут, когда профессор и незнакомец оставались наедине, вы слышали голоса, движения или какие-нибудь звуки?
— Один раз мне показалось, что разговор идет на повышенных тонах и что-то стукнуло. Но я был слишком далеко… — Он опять начал раскачиваться под холодным взглядом Хэдли, и на его лбу снова выступил пот. — Конечно, я понимаю, что моя история звучит невероятно. Тем не менее, джентльмены, я готов поклясться… — Его голос стал пронзительным.
— Все в порядке, Стюарт, — мягко произнесла женщина. — Я могу подтвердить ваши слова.
— Думаю, это было бы очень кстати, — мрачно сказал Хэдли. — Последний вопрос, мистер Миллс. Можете вы хотя бы поверхностно описать визитера, которого видели?.. Минутку, мадам! — Он быстро повернулся к женщине. — Всему свое время. Ну, мистер Миллс?
— Я могу с уверенностью заявить, что на нем были длинное черное пальто и остроконечная шапка из какой-то коричневой ткани, а также темные брюки. На обувь я не обратил внимания. Его волосы, когда он снял шапку… — Миллс оборвал фразу. — Странно! Не хочу казаться фантазером, но теперь я помню, что его волосы выглядели неестественно, как будто вся голова была сделана из папье-маше и раскрашена.
Хэдли, ходивший взад-вперед мимо большой картины, повернулся к Миллсу с таким видом, что тот испуганно ойкнул.
— Вы же сами просили меня, джентльмены, рассказать вам, что я видел. А я видел именно это!
— Продолжайте, — мрачно буркнул Хэдли.
— По-моему, на нем были перчатки, хотя он держал руки в карманах, так что я не могу быть абсолютно уверен. Он был высоким — на добрых три-четыре дюйма выше доктора Гримо — и средней… э-э… анатомической структуры.
— Он походил на Пьера Флея?
— Ну… В каком-то смысле да, а в каком-то — нет. Я бы сказал, что этот человек был еще выше Флея и не таким худым, но не могу в этом поклясться.
Во время опроса Рэмпоул наблюдал уголком глаза за доктором Феллом. Доктор в мятой накидке и с широкополой шляпой под мышкой бродил по комнате, ковыряя тростью ковер. Он то и дело наклонялся к разным предметам, пока очки не съехали с носа. Его взгляд скользил по картине, рядам книг, жадеитовому буйволу на письменном столе. Потом доктор Фелл склонился к камину и снова выпрямился, изучая герб над ним. Но Рэмпоул заметил, что он все время посматривает на мадам Дюмон, словно она его приворожила. Женщина видела это. Она пыталась его игнорировать, но то и дело на него поглядывала. Казалось, между ними происходил невидимый поединок.
— Есть и другие вопросы, мистер Миллс, — сказал Хэдли. — В частности, о происшествии в «Уорикской таверне» и этой картине. Но они могут подождать своей очереди… Не возражаете спуститься и пригласить сюда мисс Гримо и мистера Мэнгена, а также мистера Дреймена, если он вернулся?.. Спасибо. Погодите! У вас есть вопросы, Фелл?
Доктор Фелл дружелюбно покачал головой. Рэмпоул видел, как побелели костяшки пальцев на стиснутых руках женщины.
— Вашему другу обязательно расхаживать по комнате?! — внезапно воскликнула она пронзительным голосом. — От этого с ума можно сойти!
Хэдли посмотрел на нее:
— Понимаю, мадам. К сожалению, это его давняя привычка.
— И вообще, кто вы такие? Вы явились в мой дом…
— Я суперинтендент отдела уголовного розыска. Это мистер Рэмпоул. А это доктор Гидеон Фелл, о котором вы, возможно, слышали.
— Кажется, да. — Она кивнула и хлопнула ладонью по столу. — Даже если так, почему при этом нужно забывать о хороших манерах? Зачем вымораживать комнату, открывая окна? Нельзя хотя бы развести огонь, чтобы согреться?
— Не советую, — сказал доктор Фелл. — Пока мы не разберемся, что за бумаги сожгли в камине. Похоже, там был настоящий костер.
— Почему вы ведете себя так глупо? — устало промолвила Эрнестина Дюмон. — Почему сидите здесь? Вы отлично знаете, что это сделал Флей, так почему не ищете его?
В ее взгляде мелькнула ненависть. Казалось, она пребывала в трансе и видела Флея, поднимающегося на эшафот.
— Вы знаете Флея? — резко осведомился Хэдли.
— Нет, я никогда его не видела. Я имею в виду, что не видела до сегодняшнего вечера. Но я знаю то, что рассказывал мне Шарль.
— И что же он вам рассказывал?
— Этот Флей — сумасшедший! Шарль не был с ним знаком, но этот человек вбил себе в голову безумную идею, что Шарль высмеивает оккультизм. У него есть брат — такой же… — Она покрутила пальцем у виска. — Шарль сказал мне, что Флей может прийти в половине десятого и чтобы я его впустила. Но когда я в половине десятого принесла Шарлю поднос с кофе, он засмеялся и сказал, что если этот человек не пришел до сих пор, то не придет вовсе. «Люди, одержимые злобой, не опаздывают», — добавил он. — Женщина расправила плечи. — Но Шарль ошибся. Без четверти десять раздался звонок, и я открыла дверь. На крыльце стоял мужчина. Он протянул визитную карточку и сказал: «Передайте ее профессору Гримо и спросите, примет ли он меня».
Хэдли прислонился к краю кожаного дивана, разглядывая Эрнестину Дюмон.
— А как же фальшивое лицо, мадам? Вам это не показалось немного странным?
— Я не видела никакого фальшивого лица! Вы заметили, что в нижнем холле горит только одна лампа? Позади него был уличный фонарь, и я могла видеть только его силуэт. Он говорил так вежливо и передал карточку, поэтому я не сразу поняла…
— Одну минуту. Вы бы узнали этот голос, если бы услышали его снова?
Женщина шевельнула плечами, словно передвигая ношу на спине.
— Думаю, да. Но голос звучал приглушенно — очевидно, из-за маски. Ах, почему мужчины такие… — Она откинулась на спинку стула, и ее глаза без видимой причины наполнились слезами. — Я не понимаю таких вещей! Я обыкновенная женщина. Если кто-то причинил вам вред, вы подстерегаете и убиваете его. Потом ваши друзья идут в суд и клянутся, что вы были в это время в другом месте. Но вы не станете надевать размалеванную маску, как старый Дреймен с детьми в ночь Гая Фокса,[11] протягивать визитную карточку, подниматься наверх и убивать человека, а потом исчезать через окно, как это пугало! Это похоже на легенды, которые нам рассказывали в детстве… — Ее сдержанность сменилась истерикой. — Господи, Шарль! Мой бедный Шарль!
11
Фокс, Гай (1570–1606) — глава так называемого Порохового заговора английских католиков, собиравшихся взорвать здание Парламента 5 ноября 1605 г., когда там должен был присутствовать король Иаков I. Взрыв удалось предотвратить. С тех пор вечером 5 ноября в Англии устраивают праздник с маскарадными костюмами, фейерверками и сожжением чучела Гая Фокса.