– Почему?
– Потому что я следил за этой дверью и могу присягнуть: отсюда никто не выходил. Напрашивается вывод. Он исчез или с помощью веревки на крышу, или через дымоход – и тоже на крышу. Это аксиома.
– Вот как? – сдержанно спросил Хедли. – И что же дальше?
– В конце зала, который вы видите, то есть который можно увидеть, если открыть дверь, – продолжал далее Миллз, – моя рабочая комната. Оттуда дверь ведет на чердак, где есть люк па крышу. Подняв крышку люка, я увидел, что снег на крыше не тронут, на нем нет никаких следов.
– Вы па крышу не выходите? – поинтересовался Хедли.
– Нет. Я бы там не удержался. И вообще я не представляю себе, как это можно сделать даже в сухую погоду.
– И что потом, мой друг? – повернулся к нему доктор Фелл. – Меня интересует, что пришло вам в голову, когда у вас ничего не вышло с аксиомой?
– О, это надо обсчитать, – задумчиво улыбнулся Миллз. – Я математик, сэр, и никогда не позволю себе просто гадать. – Он скрестил на груди руки. – Но я хочу обратить ваше внимание, джентльмены, на то, что, несмотря на мое решительное утверждение, преступник через эту дверь не выходил.
– Думаю, вы расскажете нам, что тут случилось вечером, – проговорил Хедли. Он вытер рукой лоб, сел к столу и достал блокнот. – Не торопитесь! Надо разобраться во всем постепенно. Вы давно работаете у профессора Гримо?
– Три года и восемь месяцев, – ответил Миллз. Ремпол видел, что блокнот создал официальную атмосферу и Миллз старается отвечать как можно короче.
– В чем состояли ваши обязанности?
– Частично переписка. Общие секретарские обязанности. В значительной мере помощь профессору в подготовке его нового труда «Суеверия в Центральной Европе, их происхождение и…»
– Хорошо, – остановил его Хедли. – Сколько всего людей живет в доме?
– Кроме профессора Гримо и меня, четверо.
– Кто именно?
– Понимаю. Вам нужны фамилии. Розетта Гримо, дочь профессора, мадам Дюмон, экономка, Дреймен, старый приятель профессора Гримо, и горничная Энни. Ее фамилии я никогда не слыхал.
– Кто был в доме, когда все это случилось? Миллз выставил вперед одну ногу и, покачиваясь, смотрел на носок своего ботинка. Еще одна его привычка.
– Определенно сказать не могу. Расскажу лишь то, что знаю. – Он качнулся назад-вперед. – Как и каждую субботу, после ужина, в половине восьмого, доктор Гримо поднялся сюда работать. Такое у него было обыкновение. Он велел мне, чтобы до одиннадцати его не беспокоили – это также было нерушимое правило, – однако предупредил, что около половины десятого к нему может прийти посетитель. – На лбу у юноши выступил пот.
– Он сказал, кто это может быть?
– Нет, не сказал.
– Рассказывайте дальше, мистер Миллз! – Хедли наклонился вперед. – Вы не слыхали, чтобы ему кто-то угрожал? Вы знали, что случилось в среду вечером?
– Конечно, м… э-э… знал. Я же был в ресторане «Уорвик». Думаю, Менген вам говорил.
С тревогой в голосе и до мельчайших подробностей он рассказал обо всем, чему был свидетелем. Доктор Фелл тем временем, грузно передвигаясь с места на место, уже в который раз в этот вечер осматривал комнату. Больше всего, казалось, его интересовал камин. Ремпол уже знал, что случилось в ресторане «Уорвик», поэтому не очень прислушивался к рассказу Миллза, а наблюдал за доктором Феллом. Тот как раз осматривал пятна крови на правом подлокотнике кушетки. Еще больше кровавых пятен, хотя и не очень заметных на черном фоне, было на ковре возле камина. Возможно, тут боролись? Но Ремпол видел, что каминные принадлежности стояли и лежали на своих местах, а если бы тут боролись, то они были бы разбросаны. Угли в камине под кучей обугленной бумаги едва тлели.
Доктор Фелл что-то пробормотал себе под нос и подошел к щиту с гербом. Для Ремпола, не специалиста в области геральдики, это был трехцветный щит – красного, голубого и серебристого цветов – с черным орлом с полумесяцем в верхней его части и чем-то похожим на ладью на шахматной доске в нижней. Хотя краски и потемнели, щит в этой удивительной комнате привлекал внимание своей ослепительной пышностью. Доктор Фелл снова что-то проворчал и перешел к полкам с книгами слева от камина.
По привычке книголюба он брал с полки книгу за книгой, смотрел на титульный лист и ставил книгу на место. Казалось, его особенно интересуют те книги, которые имеют самый непривлекательный вид. Фелл поднял такой шум, что Миллза было почти не слышно. Наконец он, показывая на книги, заговорил: