Я глянул на него в зеркале.
— Ради бога, Куэ, какое старье. Христократ. Твой дуэт в мифически-мистическом митозе делится на Христа и Сократа. Когда ты говоришь «литература», милый, я всегда подразумеваю литературу. То есть еще одну историю. Но, принимая твое предложение, спрошу: где были бы Один и второй без Платона и Павла?
Вместо ответа вошел пожилой мужчина.
— Que sais-je? C’est à toi de me dire, mon vieux[181].
Мужчина, мочась, посмотрел на нас. Так удивленно, будто мы говорили на древнегреческом или арамейском. Кто он, ранний пророк? Поздний платоник? Плотин по нужде?
— Moi? Je n’ai rien à te dire. C’etait moi qui a posé la question[182].
Мужчина закончил писать и обернулся к нам. Не застегнувшись. Подняв руки. Вдруг он заговорил, и то, что он сказал, поразило нас безмерно — если что-то в этом подлунном мире еще способно нас поразить.
— Il faut vous casser la langue. À vous deux![183]
Сраная Немезида. To defatecate. Француз. Пьяный француз. Chovin rouge[184]. Куэ пришел в себя быстрее, чем я, и подступил к нему, Что ты, бля, сказал, кому отрезать, а потом в синхронном переводе à qui vieux con à qui dis-moi[185], взял за грудки и пихнул к писсуарам старика (самозванец как-то внезапно одряхлел), который в замешательстве бормотал mai monsieur mais voyons[186] и размахивал руками, как утопающий на мелководье. Тут только я сообразил вмешаться. Подхватил Куэ за подмышки. Он вроде еще не протрезвел, и бедняга француз, которому из языка Мольера сделали отварной язык, отцепился от нашего колышущегося треугольника и, споткнувшись пару раз, выбежал за дверь с цилиндром. По-моему, у него так и свисали два галстука. Я сказал об этом Арсенио Куэ, и мы думали, из толчка нас увезут прямиком в морг. Чуть не померли со смеху.
Когда мы вышли, его нигде не было. Я подумал, Куэ тоже собрался уходить, но он только выглянул за стеклянные двери.
— А дождь-то, блин, еще идет.
Потом он расхохотался и сказал, ле мюдак est sorti meme sous le pluie. He went wet away singing in the rain[187]. Я оценил. По дороге обратно за столик он спросил меня из-за спины, в стиле Орсона Уэллса, которому так умело подражал, кровожадно, как свежевыбритый Аркадин:
— Как тебе моя annutara samyak sambodhi?
Что означало: его смерть и новое рождение — метафизическое воскрешение. На Кубе все жутко образованные, если Куба — это мои приятели. Кроме опасного французского, мы изящно выражаемся по-английски, вполне управляемся с традиционным испанским и вдобавок чуть-чуть болтаем на санскрите. Я мысленно взмолился, чтобы среди посетителей не оказалось Бодхидхармы. И окинул Куэ затуманенным взглядом.
— Ты все еще среди мертвых.
— That’s what you think[188]. А ты тогда кто? Медиум?
— Я первый спросил.
— Что спросил?
— Про Вивиан.
— Не помню.
— Все ты помнишь.
— Не забывай, это ты у нас все помнишь, а не я. Я не помню.
— Спал ты с ней или нет?
Он ответил, не задумываясь, по крайней мере, судя по лицу.
— Да.
— Умоляю тебя, отстань ты от этих треклятых очков. Можешь не прятаться. Здесь тебя никто не знает.
И точно. В зале ресторана оставались только мы. Пара-тройка человек сидела за стойкой, спиной к нам, были еще певец и пианист, которые не играли и не пели. По техническим причинам дождя.
— И она была девственница?
— Ради бога, я не зацикливаюсь на этих подробностях. Это было давно.
— Да, и в другой стране, к тому же девка умерла для тебя, а ты по-прежнему отравляешь колодцы. Марло. Снова Марло. Все твои знакомые наизусть помнят твои цитаты. Можно список составить.
— Я не собирался этого говорить.
Он сказал это с горечью. Не думаю, что ему было горько за Вивиан или за кого бы то ни было, не носящего имя Арсенио Куэ и его воплощений. Мне показалось, у него чуть не вырвалось в подражание Тин Тану: «Только не эта, она меня убивает!»
— Ты с ней переспал раньше, чем Эрибо?
— Не знаю. А когда Эрибо с ней спал?
— Он с ней не спал.
— Значит, я точно раньше.
— Ты знаешь, что я хочу сказать.
— Я знаю, что ты говоришь. Слышу.
— Ты был первым?
— Я не спрашивал. Никогда не задаю подобных вопросов.
— Слушай, не финти, ты же старый греховодник.
— An old hand. Этак поизящнее будет.
— К черту дендизм. Ты первым трахнул Вивиан?
— Возможно. Но я правда не знаю. Она в школе балетом занимается, с самого детства. И потом, мы были пьяные.
— Значит, она соврала Эрибо?
— Возможно. Если он сам не врет. А если и соврала, какая, в жопу, разница. Бабы всегда врут. Все.