– Почему? – спросил Эйтор.
– Нет этому разумного объяснения. Нету. Ну-у-у…. передо мной раскрывались, как мне тогда казалось, новые неизведанные горизонты, новые ощущения, новые возможности. А тут… тут, вроде бы все стало знакомо. Казалось, что оно никуда не денется… Но все рухнуло. Эти молодые актриски… Это они, они виноваты! Да нет, что это я… не они, конечно, – с глубокой печалью в голосе сказал он, – …в общем, она ушла. Ушла!
Он стукнул кулаком по столу:
– Эх! Тогда я не понял, что произошло, думал – вот она, свобода! И я наслаждался этой свободой. Но мало-помалу я стал замечать, что внутри у меня, вот тут, где сердце, образовалась пустота, почти физическая пустота… Меня стали преследовать неудачи, моя постановка шекспировской пьесы была ошельмована критиками, меня перестали приглашать на телевидение, на творческие встречи… И наступил момент, когда я понял, что именно то, что мы с ней были вместе, именно наш союз и был тем локомотивом, который толкал меня к новым свершениям, давал мне новые идеи, давал мне силу… А сейчас все ушло… Меня забыли. А я жив! – прохрипел он нетрезвым голосом. – Вот я – тут! Пью дрянной коньяк с утра в дешевой забегаловке…
Иванов неловко и грузно поднялся со стула и враскачку направился к выходу, но на полпути обернулся и, указывая толстым пальцем на Глеба, проговорил почти трезвым голосом:
– Ты! Ты помни, что я тебе сказал! Карма или там не карма, один черт, не имеет никакого значения… Но если встретишь ее, – он благоговейно поднял руки к лицу, – когда ты встретишь Ее, то смотри, парень, не проворонь. Хватай ее и не отпускай! Не бойся ничего! И не думай, что ее нет. Верь! Она есть! Она – одна-единственная, которая создана для тебя и только для тебя! Да… Может, она и не красавица будет, но если вдруг не распознаешь ее по глупости или по самовлюбленности своей, если пропустишь ее и начнешь перебирать дальше – все! Считай, что навсегда ее потерял. Второй раз уже не увидишь и не узнаешь. А даже если увидишь и узнаешь, будет поздно… поздно…
Он повернулся и вышел, хлопнув стеклянной дверью, нелепый толстяк, потерявший свою любовь.
– Что-то я не очень понял смысла, – признался Глеб Эйтору через пять минут, когда они, выйдя на улицу, неторопливо шли мимо потока спешащих на работу прохожих. – Зачем он нам все это рассказал-то?
– Не знаю, Глеб… – художник передернул плечами. – Я и сам не пойму… Откуда он про тетушку-то узнал? Или наобум сказал? А может, это какое-то… ну, не знаю, знамение или знак свыше. Чтобы не теряли мы своих близких…
– Ну, допустим, это так. – Глеб почесал лоб. – А при чем тогда «Спящие, проснитесь»? Это-то вроде бы и ни к чему, а? Лишний элемент в уравнении, так?
– Не совсем так, – возразил Эйтор. – Большинство духовных учений, насколько мне известно, говорит о том, что люди, живя на Земле, словно бы спят. Ну, то есть, они не спят в обычном понимании этого слова, как мы ночью спим. А живут без полного осознания своих действий и поступков, как будто спят с открытыми глазами. Вот мы ж во сне действуем бессознательно? Во сне все происходит будто само собой, и мы ничему не удивляемся, живем себе и все тут. Хотя иногда во сне с нами происходят удивительные вещи. Вот как с тобой сегодня, когда ты музыку Баха слушал. И буддизм, кстати, это один из способов проснуться в этой жизни. Будда и переводится, между прочим, с санскрита как «пробужденный». Слышишь? Даже звучание слов похоже – будда, будить… Русский язык и санскрит это ж языки родственные.
– Знаю я, – Глеб глубоко вздохнул и поискал взглядом в толпе того режиссера из кафе, Иванова. – Да это сейчас все знают, грамотные же, интернет всегда под рукой. Делать-то что мне теперь?
Эйтор улыбнулся тонкими губами и вежливо пожал плечами. Его белесые брови изогнулись, изображая деланное удивление:
– А что тут понимать? Просто живи, да и все... – Он вдруг на несколько секунд задумался, сведя глаза к переносице и качая головой. – А! Надо бы тебя кое с кем познакомить. У тебя во сколько твой семинар по карате начинается?
– Вот черт! Я почти опаздываю! – Глеб перехватил поудобнее сумку со спортивной формой. – В двенадцать часов начало, но он будет три дня продолжаться. Я только послезавтра освобожусь после обеда.
– Тогда послезавтра и поговорим. А я пока что пойду, мне еще краски надо купить.
Глеб, подняв руку в прощальном жесте, уже почти сделал шаг на пешеходный переход, но в последнюю секунду передумал и, задержавшись, повернулся к Эйтору – пожать руку. И тут яростный визг автомобильных покрышек заставил его мгновенно отскочить еще дальше от тротуара и опять повернуться к нему лицом. Почти вплотную к самой бровке, не сбавляя огромной скорости, через пешеходный переход на красный свет светофора пронесся огромный «Мерседес» стального цвета. Если бы Глеб успел ступить на мостовую, он бы уже лежал на дороге, сбитый мощным автомобилем. Боковые стекла в «Мерседесе» были тонированы, но Глеб готов был поклясться, что за рулем сидела молодая женщина, лицо которой скрывали большие старомодные зеркальные очки в пол-лица.