Аксентий помолчал и, поняв, что его ответ не удовлетворил Глеба, вздохнул и нехотя сказал:
– Ну чо об этом говорить-то, а, Глеб? Живу и все. Откуда я знаю, кто я? Тут ведь не во мне дело… таких, как я, может тыщи на Земле, а может, больше. Я ж всех не знаю. Но некоторых знаю. И они меня попросили тебе себя самого помочь открыть. Никто тебя открыть не может, кроме тебя самого. И никто тебе никаких тайн не сможет открыть.
– Почему? – возразил Глеб. – Как раз тайн на свете очень много, и самому их ни за что не разгадать. Нужно, чтоб кто-то тебе тайны раскрыл.
– Да ерунда это все! Никаких тайн нету. Не существует их. Какие тайны? Все доступно каждому, надо только захотеть. Можешь сам тайны любые раскрыть, а можешь найти кого-то, кто... Нет, не откроет тебе тайну, а путь тебе укажет. Другими словами, можно только дорогу показать. И у меня это иногда получается. Я же тун.
Глеб ответил:
– Это-то я понял… А вот почему, Аксентий, ты именно мне вот это все показываешь?
Тот удивленно посмотрел на Глеба:
– Дак потому, что ты ко мне сам пришел. А так-то бы тебя и не заставить все это выслушивать… – он подумал несколько секунд и сказал: – Дай-ка мне инструмент, Глеб.
Глеб, который за эти дни открыл в себе много нового, того, что пряталось в нем годами, приготовился слушать музыку, которая, он был уверен, будет непростой для исполнения и восприятия. Но он знал также, что его спутник никаких действий зря не предпринимает. Аксентий взял гитару и на минуту замер, словно размышляя о чем-то. Потом, как будто приняв важное решение, начал играть. Произведение, которое он исполнял, было Глебу не знакомым, но в его торжественном речитативе ясно слышались настроения радости, света и могучей силы. Яркие и красочные возвышенные звуки музыки пронизывали все пространство вокруг, невидимыми волнами распространяясь во все стороны. И весь лес вокруг, темно-синий и безмолвный, зазвучал в гармонии с музыкой. Аксентий взял последний аккорд и осторожно приглушил струны ладонью правой руки, но музыка не смолкла. Она лилась теперь уже отовсюду – из окружавшей их тайги, от не успевшей остыть после дневной жары земли под ногами, от бегущей рядом маленькой речки. Глеб понял, уже ничему не удивляясь, что музыка звучит уже и с северного неба, не черного, а темно-синего из-за того, что солнце здесь, на севере, заходит совсем ненадолго, отдавая только несколько часов во власть белой ночи. И вся музыка, небесная и земная, сливались в едином ансамбле великой гармонии.
И музыка продолжалась, пока Глеб, зачарованный и весь захваченный невероятным оркестром, случайно не пошевелился. И мгновенно все смолкло. Наступила тишина, обычная ночная тишина, в которой только кое-где раздавались одинокие звуки – то где-то скрипнет сосна, качнувшаяся от легкого порыва ветерка, то вскрикнет проснувшаяся птица, то на дне речки вдруг покатится камешек, стуча по дну неокатанными гранями.
– Что это было? – спросил пораженный Глеб, как только приобрел способность говорить. Его чувства был обострены до предела и одновременно спокойны как никогда.
– Это была музыка, Глебка. Вот так она звучит, когда небо откликается на твой зов…
– Небо?
– Да, небо. Ты играешь. Чисто, искренне, без стремления получить награду или заработать себе славу и известность. Играешь, и душа твоя открывается. И тогда преграда, которой мы отделены от неба, начинает звучать тоже.
– Это тот самый медный купол, который построил Омэль?
– Он. Но, конечно, ты же понимаешь… Нету никакого купола, никакого медного неба, а есть этот самый, как ты сказал, принцип формы. Но ведь и он тоже не навечно здесь, принцип этот. …И вот ты играешь музыку, а купол этот самый, сказочный, начинает… начинает как бы отзываться. Отзвучивать…
– Резонировать, – подсказал Глеб.
– Вот-вот. И становится чуть-чуть прозрачнее. И тогда небо за куполом, то небо, где для нас воля вольная находится, у которой нет пределов и нет границ… Небо это отвечать начинает. И мы слышим его, и видим ответ своими глазами. Но это непросто, конечно, непросто… Для этого нужно сердце свое открыть.
– А музыка, – спросил Глеб, – та, которую ты играл, это, наверное, музыка Баха?
– Это Бах, конечно, – Аксентий, приобняв гитару, не отрываясь, смотрел на огоньки, пляшущие в уже почти погасшем костре. И в глазах его тоже плясали огни. – Я его выше всех почитаю, ты же знаешь… Это был хорал Иоганна Себастьяна Баха.
– Хорал?! – Глеб уже начал догадываться.
– Хорал, ага. Музыка такая… Церковная. А называется он…
– А называется он «Спящие, проснитесь», – завершил фразу Глеб.