Аксентий кивнул, а к Глебу, который все эти дни гадал о том, зачем же, с какой целью он тут находится, пришло, наконец, понимание.
Круг замкнулся. Тот, кто спал беспробудным сном века и тысячелетия, тот, кто не мог себя вспомнить, живя жизнь за жизнью на этой Земле, наконец, открыл сияющие глаза и вспомнил себя.
Небо вернулось на Землю.
***
Наутро они собрались и двинулись в обратном направлении, на заимку. Через несколько часов они остановились возле того самого болота, которое переходили в первый день.
Аксентий, скинув с плеча свой рюкзак, сказал Глебу:
– Ну что, давай, спой ему. Вакулю.
– А что? – растерянно спросил Глеб, не зная, что спеть.
– Народную песню какую-нибудь спой. Во весь голос. Протяжная чтоб была, это он любит. И чтоб вода была в ней.
– Вода? – удивился Глеб, доставая из чехла гитару.
– Да, – кивнул Аксентий. – Ну, река там или озеро, или ручей…
– Я попробую, – неуверенным голосом сказал Глеб. Он встал лицом к болоту, привычным движением перекинул широкий кожаный гитарный ремень через плечо.
– А можно, я русскую народную песню спою? – спросил он Аксентия. – Я, ты ж знаешь, пою не очень… Но я постараюсь…
– Ты уж постарайся, – сказал тот и устроился поудобнее, откинувшись спиной к стволу одинокой березы и приготовившись слушать. – Да помни, что ты не только водяному духу поешь, да и не столько ему, может, а еще и…
Аксентий обвел рукой вокруг себя.
Глеб откашлялся и попытался настроиться. Конечно, он имел достаточный опыт выступления перед публикой и не испытывал обычно никакого волнения, но в этот раз все было не так привычно, как всегда. Выступать приходилось в глухой северной тайге, в полной тишине, только звенящие облака комаров кружили вокруг него, пытаясь проникнуть сквозь сильный запах противомоскитного средства, которым он обильно полил свою одежду и свое тело. Ветра не было, как не было и собственно аудитории. Единственным реальным слушателем был его спутник, но он не шел в счет, поскольку петь Глеб должен был для некоего абстрактного водяного духа.
Глеб принял решение: петь так, как он пел бы для настоящей публики, так, словно бы от того, как он исполнит песню, зависела бы его жизнь. Он откашлялся, тронул струны гитары и сказал:
– «Ой, ты степь широкая». Русская народная песня.
И запел. Сначала негромко и вполголоса, потом все более и более уверенно. Он, не глядя на гриф гитары, быстро переставлял аккорды в соответствии с движением музыкальной темы, и, наконец, его голос зазвучал в полную силу и раскрылся. Казалось, влажная атмосфера должна была бы заглушать его, но нет – он звучал полновесно и звонко, отражаясь от противоположных берегов и возвращаясь назад. И гитара, сделанная за тысячи километров отсюда, в далекой Испании, звучала здесь так, словно Глеб выступал в настоящем концертном зале с прекрасной акустикой.
«Ой, ты, Волга-матушка, Волга вольная…», – последние слова песни пронеслись в теплом воздухе и стихли, угасли, затерявшись в темно-зеленой лесной чаще. Наступила тишина. Ни в болоте, ни возле него не было слышно ни звука. Комары смолкли, и Глеб автоматически отметил, что они куда-то исчезли. Некоторое время Глеб постоял молча и сел, держа гитару на коленях. Его спутник молчал некоторое время, а потом сказал вполголоса:
– Молодец. Спасибо.
Глеб кивнул головой. Разговаривать не хотелось. Шестым чувством он понял, что его песня принята. Кем она принята, он не знал, но ощутил, что все сделал верно.
Они перешли болото без всяких приключений, никакого беспокойства не ощутил Глеб, наоборот, волны теплой благодарности окутывали его мягкими потоками.
Перейдя болото, они прошли еще немного и остановились на сухом месте, усевшись на белый мох. Глеб ощущал окружающую его природу всем своим телом и всей своей душой. Где-то вдали пронзительно крикнула сойка, и тут же подул легкий ветерок, всколыхнувший верхушки деревьев. Дятел, сидевший до этого тихо, рассыпал свою частую дробь по всему лесу. Внизу под ногами что-то зашуршало. Глеб взглянул вниз и увидел бабочку, которая искусно притворялась сухим опавшим листом, но случайно задела крылом травинку. Шорохи деревьев, пение птиц постепенно заполнили тайгу. Казалось, что в мире не существует ни одного места, где не было бы звуков.
Глеб слушал и слушал, не пытаясь ничего анализировать, не стараясь ничего понять. Он только наслаждался этой бесконечной нескончаемой беседой, разговором, который, как он с удивлением понял, был всегда. Он, этот разговор, существовал и до того, как Глеб родился на свет, и даже намного раньше, чем родился первый из людей. И даже раньше, чем сформировались сама планета Земля и Солнечная система. И этот разговор… Он и есть…