Болельщики, плотно разместившиеся на небольшой трибуне, увидев, что Глеб вот-вот рухнет, заорали нестройными голосами:
– А-а-а-а-а!!! Давай! Бей! Убей его!
«За что они меня так ненавидят?» с недоумением подумал Глеб. Затуманенным сознанием он воспринимал зрителей как клокочущую, разверстую черными ртами массу, кипящую в яростной экзальтации. Словно волны горячей черной энергии изливались на него, парализуя волю и отнимая силы. В глазах у Глеба плыли какие-то невнятные фиолетово-оранжевые круги и неясные образы.
Из последних сил он попытался провести атаку отработанными на тренировках сериями, но противник с легкостью парировал большую часть ударов, а часть из них – по ногам и корпусу – принял так, как будто это были легкие шлепки. И тут же он перешел в контратаку, обрушив на Глеба непрекращающийся вихрь разнообразных ударов руками и ногами, от которых уже не было сил защищаться… «А вот это уже финиш…», сформировалась у Глеба очень ясная мысль.
– Ямэ!
Команда судьи, возвестившая об окончании боя, прозвучала для Глеба как ангельская труба, призывающая к началу райского блаженства. После выполнения предписанного этикетом ритуала окончания схватки, он, пошатываясь, сошел с татами и уселся прямо на пол возле стенки. Ее окрашенная светло-голубой масляной краской холодная поверхность показалась Глебу лучшим в мире местом для отдыха. Он с наслаждением прижался к ней щекой и расслабился. В этот момент он готов был остаться там жить, только чтобы всегда чувствовать прохладу и массивную стабильность этой стены. Кровь, сочившаяся у него из распухшего носа и разбитых губ, оставляла на стене извилистые полосы и пятна. Носовая перегородка, похоже, была сломана, но Глеб, на радостях, что не случилось нокаута, решил не обращать на это особого внимания.
– Ну что? Ты как?! Живой?
Эйтор уселся рядом с Глебом и протянул ему маленькое махровое полотенце и пластиковую бутылку с питьевой водой.
– А-а-а… – протянул Глеб, морщась от болезненных ощущений, и, не удержавшись, пожаловался: – Зуб, что ли, шатается, не пойму… и нос разбит… Ох уж этот Саша… Александр… Надавал мне по голове, как котенку, а я даже не попал ни разу по-настоящему. А он мне все ребра пересчитал. Все-таки черный пояс, второй дан!
Эйтор, глядя в пол, хмуро проворчал:
– Ну, еще не второй, а пока первый… И вообще, я не понимаю всей этой вашей суеты. Деретесь на голых кулаках как дети малые. И вот что мне еще не нравится – уж очень много жестокости здесь, просто через край… можно себе надолго карму испортить.
– Да ладно тебе ворчать… – Глеб приложил гудящую голову к холодной стене в надежде успокоить боль, но голова была тяжелой, и мысли в ней шевелились очень вяло. Вдобавок в раздевалке, находившейся неподалеку, кто-то, видимо, включил магнитофон – ритмичные раскаты японских барабанов тайко в сопровождении сямисэна создавали монотонный шум, который, однако, нисколько не мешал ни сидящим в зале зрителям, ни бойцам на татами.
Глеб положил себе на колени полотенце, которым перед этим вытирал лицо. На махровой полотенечной ткани остались причудливые розово-красные разводы и бурые пятна. Почему-то они приковали к себе его внимание. Глеб принялся их разглядывать. Вся ткань была покрыта разнокалиберными каплями крови, но в самом центре полотенца кровяные полосы и пятна разместились не хаотически, а упорядоченно: изогнутая концами вверх как ятаган неширокая полоса пересекала полотенце наискосок, справа и немного сверху от нее расположились два красных пятна.
Еще одно такое же пятно было в левой части «композиции», которая выглядела настолько цельно и гармонично, что Глеб не мог оторвать от нее взгляда.
– Погляди-ка!
Ровный голос Эйтора вывел Глеба из состояния оцепенения. С неохотой подняв глаза, он принялся смотреть схватку, которая разворачивалась примерно по тому же сценарию, что и та, в которой до этого участвовал он сам. Соперник Александру в этот раз достался под стать его физическим кондициям – такой же высокий и мощный. Однако, для Александра это, казалось, не имело никакого значения, он двигался так, будто до этого не провел полутора десятков боев. Дыхание его было ровным, он работал руками и ногами как хорошо отлаженная машина, кимоно потемнело от пота, а кулаки разбиты в кровь. Его тело, несомненно, было покрыто множеством синяков и ссадин, но в запале боя он не обращал на эти мелочи внимания.