– А с кем ты ед-дешь, Ник-ка? – томным голосом спросил Эйтор, расслабленно потягиваясь.
– Одна поеду.
– А можно мне с тобой, Ника?
Этот вопрос вырвался у Глеба непроизвольно. Он и сам не ожидал от себя такого. Обычно очень стеснительный в присутствии женщин и часто рефлексирующий по любому поводу, он сегодня сам себя не узнавал. Сегодня он держался очень уверенно и непринужденно. Причиной тому был то ли закончившийся для него относительно удачно семинар, то ли новые знакомства, он пока не мог в этом разобраться. Но одно он смог почувствовать каким-то глубинным, почти животным чутьем: он не может просто так уйти и расстаться с этой женщиной, которая притягивала его сильнее, чем он мог себе когда-нибудь вообразить.
«Это невозможно, но…», – сказал он сам себе. – «Пусть я делаю глупость, пускай выгляжу бестактным и навязчивым. Мне все равно».
Глаза Ники от удивления распахнулись до невозможных размеров:
– Что-о-о! Это еще зачем! Что за фантазии?
Она хотела было уже испепелить уничтожающим взором своего гостя, но взгляд ее упал на Глеба, весь вид которого выражал растерянность, смятение и одновременно надежду, и она сказала мягко:
– Я завтра утром улетаю. Ты все равно не успеешь.
– А я могу потом, позже подъехать, а? Ты же там две недели будешь? Я сделаю все дела и подъеду через неделю. Мы встретимся где-нибудь, скажем, в Иерусалиме. Я там тоже еще никогда не бывал. Даже если на несколько дней, мне это уже хватит… Можно, а, Ника?...
– Да ладно, езжай, мне-то что… – Ника махнула рукой. – Но ты гляди! Я, если что не по мне будет, могу стукнуть так, что ты еще пару японских иероглифов нарисуешь… Вон Эйтор знает…
– Да, – художник впервые с начала беседы оживился: – К Нике однажды на выставке в галерее один тип подкатил. Весь такой из себя расфуфыренный как павлин. Черный смокинг с иголочки, галстук-бабочка, платиновые часы «Патек Филипп» с бриллиантами… Что он тебе тогда сказал, Ника?
– Приставать начал, – коротко ответила Ника. – Блага всякие предлагал, деньги. Мерседес, говорит, тебе подарю.
– Ну да, он же миллионер был, сеть магазинов у него видите ли. Торгаш. – Эйтор негромко засмеялся. – Думал он, что все на свете купить может. Вот же наивный! Ника ему и показала, что такое настоящая женщина! Схватила его своими стальными скалолазными пальчиками за блестящие лацканы его безупречного смокинга да как швырнет! Он и загремел костями по мраморному полу! Охранник того типа, здоровенный такой амбал, морда как дубовый письменный стол, растерялся, бросился своего босса с пола поднимать, пыль с него счищать специальной щеточкой… А Ника развернулась и пошла себе дальше, в следующий зал, где как раз мои работы висели.
– Не купил он у тебя ничего? – спросил Глеб.
– Да уж где там… он сразу домой уехал, тридцатилетним коньяком стресс снимать… – художник вздохнул. – А ведь такой клиент перспективный был!
– Ничего, Эйтор, будет и в твоей мастерской праздник!
Ника опять засмеялась заразительно и от всей души. Глеб невольно залюбовался ее правильными чертами лица, которые в такие минуты становились еще более обаятельными и энергичными. В душе его стало тепло и просторно, словно упали сковывавшие его много лет тяжелые стальные оковы, которые он носил, совершенно об этом не подозревая. Ему опять вспомнились слова Иванова о том, что нужно хватать ту самую, свою единственную, и никогда не отпускать ее. Но в следующую секунду его отрезвила другая мысль: такую женщину, как Ника, пожалуй, и не схватишь. Еще, чего доброго, бросит на пол как того миллионера.
Однако ничего этого он вслух не выразил, произнеся бодрым тоном:
– Так значит, Ника, договорились? Встречаемся в Иерусалиме? Я тебе позвоню, когда приеду?
Та, секунду повременив, еще раз внимательно, словно удивляясь такой настойчивости, посмотрела на Глеба своими огромными глазищами, которые почему-то в этот момент приобрели зеленовато-синий оттенок, и кивнула:
– Да. Звони.
Глава 5. Теодицея и гематрия
«Вот здесь полоску светлой охры добавить… И немного лазури …». Откинувшись на спинку белого пластмассового стула, Ника в нерешительности разглядывала этюд, установленный на маленьком этюднике. «Как бы тени не упустить…» – озабоченно подумала она, заметив, что быстрое движение утреннего солнца на глазах смещает влево укорачивающиеся черные тени домов.
Широкими беличьими кистями Ника быстро нанесла несколько бледно-желтых и голубых мазков масляной краски на маленький лист толстой бумаги, лицевая сторона которой имела фактуру настоящего холста, и снова отодвинулась в задумчивости. Этюд был уже почти готов. Оставалось только немножко подождать, пока подсохнут краски.