Наконец, он нашел кое-что, что смог с некоторой доли уверенности идентифицировать – маленький кухонный нож, сделанный из высокопрочной керамики. Он взял его за прохладное белое лезвие и рассмотрел во всех подробностях. Пластиковая ручка была черного цвета и удобно сидела в ладони, а лезвие… Он решил, что оно изготовлено из обсидиана, но почему-то не черного, а белого и совсем непрозрачного. Эйтор провел пальцем по его кромке и вскрикнул от боли – она была невероятно острой, он порезался, и из пальца потекла кровь.
В мозгу всплыло слово «текпатль». Оно вспыхнуло и угасло, исчезнув так же быстро, как появилось. Эйтор вспомнил! Предмет, который он держал в руке и который порезал его руку до крови, назывался текпатль. Он предназначен для разрезания чего-либо.
– Но что же это такое – текпатль? – спросил Эйтор сам себя вслух.
Ответа не было.
Внезапно ему стало плохо – он ощутил слабость и тошноту, сердце забилось с невероятной силой и скоростью и как будто подступило к горлу. Тело его покрылось мурашками и затряслось крупной дрожью. Все окружающие предметы заколыхались перед глазами, пришли в движение и замелькали как в старом детском калейдоскопе. На мгновение все остановилось, и Эйтор вновь на короткое время увидел огромные костры, пылающие на храмовой горе и разбрасывающие гигантские снопы искр. Потом снова появился образ его квартиры. Эйтор снова стоял посреди своей кухни с текпатлем в руке, большой палец левой руки был порезан, капли крови гулко и медленно падали на деревянный пол.
И тут он услышал пение.
Пели два женских голоса – контральто и сопрано. Нежный звук женского сопрано, словно «опираясь» на сильные грудные звуки контральто, вел мелодическую линию уверенно и поднимался все выше и выше, становясь при этом все ярче и призывней. Сознание Эйтора «потянулось» за этим голосом, он увидел перед своими глазами совершенно фантастические, незнакомые ему образы, и почувствовал, как отделяется от своего тела и поднимается вверх. Он почувствовал, что уходит.
Он решил, что пришла смерть, и приготовился встретить ее достойно. Текпатль выпал из его руки и с раздражающим слух дребезжанием ударился о пол.
Этот звук расшевелил спрятанные где-то в глубине его сознания далекие ассоциации. Мир, который колыхался перед глазами и был совершенно непонятен и нестабилен до этого момента, внезапно стронулся с места и начал выстраиваться в давно знакомом порядке. Тошнота и головокружение больше его не беспокоили.
Ангельские женские голоса стихли и исчезли.
Эйтор огляделся и увидел на полу упавший предмет.
«Это нож», внезапно понял он. Текпатль – это нож. Керамический нож!
Это нож!!!
Он подпрыгнул от радости и закричал:
– Это нож!
И сразу же пришли как будто из сияющей пустоты названия других предметов, окружавших его.
О, а вот вилка.
Боже – вилка! В-в-в-и-и-и-л-к-к-к-а-а-а!
А это что? Это стол.
С-т-о-л.
Эйтор принялся бегать по кухне и называть предметы один за другим, указывая на них пальцем.
Кран.
Лампа.
Чашка.
Чашка, лампа, кран, стол.
Кофеварка.
К-о-ф-е-в-а…Тьфу! Что за нелепое имя! Нужно будет дать этой вещи новое название, решил он.
Потолок.
Стена.
Чайник.
Хорошее имя. В нем есть что-то очень основательное, пожалуй, этому предмету можно доверять. Ч-а-й-н-и-к.
Скоро он устал и, присев к кухонному столу на деревянную табуретку, задумался:
«Что это было? Где я был? Где я сейчас нахожусь?»
На короткое время он всерьез испугался за свой разум – ему показалось, что такое погружение в глубины своего сознания может разрушить что-то очень важное в нем, перестроить какие-то фундаментальные основы миропонимания, которые он тщательно выстраивал в себе долгое время.
В этот день он не пошел в мастерскую. Он бродил по улицам Петербурга и набережной Невы и размышлял, перебирая в уме все возможные варианты произошедшего события, которое, как он сообразил, вовсе не было симптомом недуга, наоборот, оно стало началом выздоровления. Эйтор явственно увидел болезнь, которой не было названия у современной медицины.
А больным организмом было все человечество, и болезнь эта – своего рода слепота, полупрозрачная мутная завеса, словно накинутая на глаза человечества. Эйтор понял, что мы, жители планеты Земля, словно полуслепые новорожденные котята, тычемся и тычемся – год за годом, жизнь за жизнью – в одни и те же препятствия. Мы не осознаем эти препятствия, будучи уверенными, что живем только раз. И, реализуя свои желания, мы не привыкли отказывать себе ни в чем, даже если при этом страдают наши близкие. Мы уверены, что нужно брать от жизни все, что только возможно, раз уж нет никакой возможности сохранить себя после смерти.