– Да! – воскликнула Ника. – Это у него наследственность такая!
– У них в роду не все такие. Только те, которые тунами могут стать, те и силищей отличаются. С детства видно, есть у ребенка способности туном быть или нету… Хотя, – поправилась хозяйка, – иногда бывает так, что с малолетства парень или девка невысокие да слабые физически, а потом вдруг – глядишь и вымахали, и силу набрали! Или наоборот тоже бывает. Рос-рос парень, всех опережал в школе по росту, а потом остановился и не растет. Так и остался среднего роста да слабосильный. Ему уж туном не стать. Человеком стать может, если постарается, а туном – нет. Такое им заклятие когда-то на род наложили.
– Заклятие? Ничего себе! – воскликнула Ника и спросила: – А кто это сделал?
– А он потом сам как-нибудь тебе расскажет. Это их семейная история, пусть уж он сам… Вот и закончили, – Анна стряхнула с рук остатки пены и, сполоснув руки чистой водой, сняла фартук. – Пойдем на огород, что ли. Надо бы картошку прополоть-окучить, поможешь мне. У вас-то там, в столице, огородов, небось нету?
– Нет, – призналась Ника. – Как-то надобности не было. Не умею я, если честно…
– Ну, тогда пойдем, я тебе покажу, как это делается.
Картофельные ряды и так были в идеальном состоянии, только кое-где возле кустиков картофеля виднелись редкие сорняки. Поначалу неумело, а потом все увереннее и увереннее, работая старенькой тяпкой, вынесенной для нее из сарая Анной, Ника стала постепенно входить в рабочий ритм. Был теплый солнечный день, мягкая и легкая приятно пахнущая земля была так близко и так благодарно отзывалась на любые действия, свежий прозрачный воздух был без малейшей примеси городских запахов, а журчание и плеск ручейка создавали ровный убаюкивающий фон.
Возле Ники, прямо посреди огорода, между картофельными рядами развалилась на солнышке одна из хозяйских собак – большая, черная, с торчащими ушами-лопухами. На каждой из ее надбровных дуг, прямо над умными карими глазами, было по одному белому пятнышку. Когда собака смотрела на Нику, скаля белые клыки от избытка чувств, то казалось, что не два, а целых четыре глаза с любопытством наблюдают за гостьей.
– Четырехглазая собака, – сказала Анна и потрепала ее по спине. – Такие собаки у коми считается необычными. Все они понимают… да и вообще, Ника, у нас, людей, не так-то много друзей на этой планете. И собаки одни из самых верных…
Собака, почувствовав, что ее гладят, немедленно перевернулась на спину и раскинула лапы. Покой и безопасность царили кругом. Ника начала погружаться в незнакомое ей состояние, которое показалось ей по-настоящему блаженным. Далеко на периферии сознания она ощущала, что в ней что-то словно преображается.
От картофельных рядов они перешли к грядкам с зеленью и клубникой, оттуда – в теплицу, где уже выросли маленькие пупырчатые огурцы. Труд не доставлял ей никаких неудобств, она даже не успела устать, когда Анна позвала ее обедать.
Ника с удивлением увидела, что время перевалило далеко за полдень. Она подумала, что могла бы работать еще и еще, но послушно пошла в дом. Необычное состояние покоя не отпускало ее. Она не узнавала сама себя – куда-то подевались та резкость в движениях, та категоричность в суждениях, то беспокойство мыслей, которые были ее постоянными спутниками в жизни. Все это исчезло или спряталось куда-то очень далеко, может быть – до поры до времени.
Когда они пообедали – простой пшенной кашей, приготовленной еще утром в русской печи, Анна сказала:
– Ну что ж, пора уже и ужин готовить. Пойдем на летнюю кухню, там готовить будем.
Они не спеша пошли в отдельно стоящую летнюю кухню, где стояли стол, несколько стульев, шкафчики с продуктами и небольшая печка, верхняя часть которой состояла из толстой стальной плиты с круглыми вырезами, закрытыми чугунными дисками по размеру отверстий.
– Вот тут, на плите, и сварим, – Анна указала на печку и принялась вытаскивать из шкафчиков продукты.
Они вместе, помогая друг другу, приготовили ужин на плите, убрав с отверстий на плите тяжелые диски. Открытый огонь, прорывавшийся из печи, лизал днище сковородки, на которой жарилась картошка с мясом, и Ника заворожено смотрела на языки пламени, ощущая полноту жизни, полноту бытия.