Тут уж фейри разъярился, как драконище; от злости сил хватило найти и нахлобучить на себя шляпу, а затем стать во весь рост, не шатаясь, топнуть ногой и завязать одну из лент, что на нем висела, в тугой узел. И все это он проделал, злобно что-то приговаривая и не сводя с Мелани глаз.
А потом он топнул ногой еще раз — и пропал.
Мать с отцом, может быть, и не поверили бы заплаканной Мелани, да вот только ходить она с тех пор стала, как сорвавшаяся с места мельница: то посуду перебьет, то подойник из рук выпустит, то сама себе оплеуху закатит.
До того дошло, что, когда ее замуж выдавали, то жениха выбрали в самой дальней деревеньке за перевалом; ну а как к нему поехали, Мелани обрядили в платье, которое мать три месяца шила. Оно было такое тугое и тесное, что Мелани в нем сидела красная, как вишня, ни дышать, ни рук не могла поднять, и семенила, как трясогузка. Зато не разбила ничего; только сама под ноги жениху упала.
Так что если бы не двое коров, шестеро овец и сундук с тончайшим бельем в приданом, так и бы и сидеть Мелани в девках.
А Полли — та замуж и без богатого приданого вышла, жили они своим домом мирно и ладно, и внуки, которых у нее десять и еще десять голов было, больше всего любили бабушкину сказку про Радужного Человечка, да так, что своим внукам ее рассказали, ну а я — вам.
А вот над Энгусом Каллаханом решили шутку сшутить его приятели. Да и то сказать, шутку: просто они уже изрядно нагрузились потином, и, когда Энгуса ноги не удержали, они его три раза уронили, а на четвертый прислонили к стволу дуба, да так и оставили.
Их самих ноги держали уж слишком близко к земле, чтобы они еще Энгуса взялись с собой тащить.
Но они помнили, что сегодня как раз такая ночь, когда фейри выходят из своих холмов и в танце уводят с собой тех, кто им приглянется. А Энгус Каллахан, честно сказать, был бы писаный красавец, если бы только нос у него был короче на три пальца, брови не нависали на глаза, а уголки рта не тянулись бы так рьяно к ушам.
Но все же Пэдди, Майкл и Диллон встревожились и, чтобы уберечь друга, решили привязать его покрепче к дубу его же поясом.
Привязали крепко, на совесть, только вот пока они по дороге шли, то еще помнили, что Энгус у дуба остался, когда за порог ступили, помнили, что Энгус сегодня дома не ночует; а потом остатки памяти и вовсе у них пьяным сном и хмельным туманом заволокло.
А родители Энгуса спать без него спокойно улеглись, но утром, когда увидели, что сына нет, встревожились так, что словами не передать — с рассветом Энгус всегда дома был, хоть бы что ночью не творилось.
И мать его решила обратиться к гостю вдовы Макфейден, который в деревне прослыл большим знатоком и трав, и заклятий, хотя будто бы и ничего про себя не рассказывал.
И гость сразу сказал то, что матушка Каллахан про себя и думала, и не думала, и боялась, и надеялась: мол, твоего сына фейри к себе забрали. Он пообещал ей пойти к холмам и поговорить с теми, кто в них живет. А потом нахмурился и строго-настрого запретил ей идти вслед за ним.
Но кто-то его все же видел, иначе как бы все в деревне Ахаваннах узнали, что он вызвал из вершины холма дым без огня? В том дыму проступали тени, и тонко звенели колокольчики, и по этот звон дым менял свой цвет с серого на белый, зеленый и золотой, темнел, чернел и вновь возвращался к серому…
А потом дым развеялся в одно мгновение, гость вдовы спустился с холма и сказал дрожащей матушке Каллахан, что ее сына и вправду забрали фейри, потому что он приглянулся их королеве; но горевать не о чем, Энгус окружен там почетом, пирует и танцует, и сам горя не знает.
Матушка Каллахан и обрадовалась, и расплакалась, но, несмотря на слезы, она не пожалела серебра гостю за такую новость; а, когда она рассказала это мужу, тот решил, что надо устроить пир, как полагается. Матушка, ее дочери и соседки начали жарить-парить, грохотать посудой, очаг раздувать и деревню на пир звать.
Никто не отказался, все пришли, даже старый Хоган, которому до ста лет всего три года оставалось. К тому времени как раз и Майкл, Пэдди и Диллон проснулись и побрели туда же, куда и все.
Они не сразу даже узнали, почему во дворе столы от угощения ломятся; сообразили, что к чему, только когда гости начали рассказывать, каким Энгус славным парнем был, и чтоб ему у фейри сладко жилось! И они отчаянно переглядывались, потому что вспомнили, где оставили приятеля, но уже не знали, как сказать, что фейри тут ни при чем!
И вот, когда старый Хоган начал свою речь, с того края, где Пэдди сидел, чей-то голос, слишком тонкий и высокий для настоящего, вдруг спросил: