– Кстати, а это первый случай, когда Вы выдали следствию откровенный фальсификат или это уже формат постоянной практики? Теперь нам предстоит провести громадную работу по изучению всей Вашей деятельности на этой должности, в контексте вышесказанного.
– Николай Петрович, верьте мне или нет, но это впервые, Был загнан в угол, иного выхода просто не видел, пришлось пойти на неимоверный риск, – устало и безразлично ответил Задонский. – Старался сделать все возможное и невозможное, чтобы спасти организацию. Не суждено… Дураков много, умных гораздо – гораздо меньше. И еще маленькая ремарка, – слабая улыбка на лице стала чуть ярче. – Даже такие зубры своей профессии, как Вы, не могут не знать, коль уж на то пошло; присягали мы не наставлениям Гиппократа, а давали клятву Советского врача! Во так! Даже тут, в святой обители эскулапов, без политики никуда! Древнейшую традицию осовременили в угоду политическим пристрастиям! И поскольку о человеческой честности и профессиональной порядочности и чистоплотности у нас с Вами зашел разговор, скажите мне, уважаемый Николай Петрович; все ли Ваши коллеги так уж чисты душой и сердцем и выполняют безупречно свой долг по охране простых граждан от нежелательного элемента!? Вот-вот! Так что чаще глядеть в зеркало и не пенять на него, если физиономия кривая! Поверьте, это не про Вас, ничего личного! В общем, хватит об этом. Устал я неимоверно. Работайте…
– Я и не планировал читать Вам мораль, гражданин Задонский, ибо человек Вы умный, образованный и все понимаете. Век живи, век учись принимать жизнь вот с такими поворотами. Все мог предположить, но такого развития событий – нет, навряд ли. – Воронов все это говорил, прямо в глаза арестованному; лицо спокойное, никаких эмоций. – И вот еще о чем не могу промолчать. Судя по всему, это именно Вы отдали распоряжение на устранение гражданки Осмоловской, просто больше некому было принять столь серьезное и ответственное решение. А ведь она, если на то пошло, совсем не чужой для Вас человек: знакомы были еще с молодых лет, столько связывало вас, и любовь, наверное, была. И так вот спокойно приговорить ее… Нет, Вениамин Валентинович, не человек Вы, ибо это не входит в рамки человеческого понимания. Вы, господин Задонский, просто бездушная машина и жизнь даже такого близкого человека для Вас просто пыль. Я помню, как вместе с нами проводили осмотр места происшествия – ни один мускул, ни одна складка на лице не дрогнула. Нет, повторюсь, не человек Вы, а машина для контроля и принятия даже вот таких решений. Распорядитель судеб людских! Безжалостный КУРАТОР! Вот такие пироги, Вениамин Валентинович!
Продолжая взирать на безмолвно сидящего Задонского, Воронов поинтересовался о произносимой им фразе.
– Это что, Ваша любимая поговорка? Вы часто ее употребляете. Кстати, ею, лет пять назад, обмолвился один Ваш хороший знакомый – Зоря, при разговоре с нашим осведомителем, но тот не придал этому значения. Так и не была оценена эта особенность лексикона неуловимого Дока, а она могла о многом рассказать.
– Все, хватит накачивать меня лекцией о совести, долге, человечности и прочей чепухе, учить жизни, граждане полицейские и ежи с вами подобные, – уже теряя самообладание и выдержку и повысив голос, раздраженно и резко отрезал Задонский. – Я же Вас, Николай Петрович, просил прекратить это. Вряд ли вы все поймете меня. Свою шкуру я спасать и не собирался – говорил же, пожил хорошо. Повторяю, мне мою организацию следовало спасать во что бы то ни стало, ибо столько сил отдано для ее создания, столько энергии, здоровья, если хотите. Теперь все это уже не важно. Все, на этом точка.
– Сами все нам покажите и расскажите или будем искать с особой тщательностью? – спросил Задонского следователь.
– Да, Вениамин Валентинович, я тоже советую все показать самому – зачем усложнять дело, – добавил Воронов.
– Конечно, сам. А то вы тут все перероете-перелопатите, с ног на голову поставите – убирать сутками придется. Вот только пойду переоденусь, халат сменю на брюки.
И он направился в спальную комнату. А через минуту оттуда раздался грохот выстрела, потянуло запахом горелого пороха. Вмиг в комнату вбежали Воронов и следователь. Задонский лежал на полу, на ковре, лицом вниз, из раны на голове справа, пульсируя, вытекала кровь, пачкая лицо и пропитывая лужицей ворс ковра. Ноги слегка подергивались в предсмертной агонии, но вскоре совсем затихли. Чуть в сторонке от тела, рядом с правой рукой, лежал пистолет системы «Вальтер». Из дульного среза ствола медленно наружу выходил сероватый дымок.