Я никогда не забуду вечеров, проведённых с нею на палубе океанского парохода "Наварино", когда мы слушали её рассказы по пути из Египта в Индию в 1884 г. В компании пассажиров был очень силён миссионерский элемент, и некоторые из их представителей были грубыми агрессивными невеждами – тип, распространённый тогда, пожалуй, больше, чем сейчас. Стычки были частыми и очень нас забавляли, потому что Блаватская знала христианские писания и религию намного лучше, чем эти самозваные их толкователи. Но даже самым сердитым из них приходилось уступать её очарованию, когда по вечерам, после обеда, она начинала рассказывать на палубе истории о привидениях. Она держала аудиторию зачарованной и играла на слушателях, как на музыкальных инструментах, с удовольствием заставляя их волосы вставать дыбом, и я часто замечал, как после какой-нибудь из этих историй они старались держаться парами, чтобы ни на мгновение не оставаться в одиночестве!
Так вот мы услышали "Пещеру Эха", "Заколдованную жизнь" и другие легенды, которые все желающие могут прочесть в сборнике "Кошмарные рассказы". Я помню один поразительный рассказ, который не попал в это собрание. Если бы я мог надеяться рассказать его, как рассказывала она, мои читатели могли бы испытать некое подобие того чувства, с которым слушали его мы, но я знаю, что так не получится. Однажды я так, как мог, рассказал его своей подруге, известной писательнице. Она сделала всё, что могла, изменив подробности, чтобы сделать его более эффектным и драматичным, добавив образности, но даже это не воспроизвело того волшебного очарования, которым наделила его мадам Блаватская. Я же не могу надеяться пересказать его даже так, как писательница, но, тем не менее, попытаюсь, и насколько позволяет моя память, постараюсь как можно точнее следовать той первоначальной форме, в которой его передала Блаватская.
Двое молодых людей (назовём их Шарль и Анри) путешествовали пешком по одной из самых живописных частей Франции. Однажды вечером они подошли к красивому городку, лежащему в уединённой долине. Его гостиницы, магазины и более мелкие домики сгрудились вдоль ручья, тогда как большие дома более важных обитателей располагались на пологих склонах окружающих холмов. Двое друзей собирались переночевать в главной гостинице этого местечка, а у одного из них, Шарля, был знакомый, живший на окраине, которого он желал навестить.
Как только дорога начала спускаться в селение, они обратили внимание на особенно живописный старинный дом, почти полностью увитый плющом и другими вьющимися растениями. Он стоял на некотором удалении от дороги, и сам дом, и его обширная территория производили впечатление некоего запустения. Было совершенно ясно, что дом необитаем и был таковым уже на протяжении многих лет. Друзей очень поразил его вид и красота расположения, и Анри, увлечённый коллекционер старинной мебели, сразу начал рассуждать о том, какие сокровища могли там скрываться. Поскольку дом был, очевидно, необитаемым, у них естественно возникла идея, что они могли бы убедить сторожа показать им дом, так что они направились к маленькой сторожке, которая хотя и носила общую печать запустения и почти заросла пышной растительностью, имела вид обитаемой.
В ответ на их стук вышел древний старик. Они попросили разрешения посмотреть дом изнутри, но старик с вежливым сожалением ответил, что это не разрешается. Они завели разговор с этим старым попечителем, который, как видно, был одинок и радовался всякой возможности поговорить с людьми. Анри сразу же спросил о мебели, и когда он услышал, что она старая – очень старая, – и что всё остаётся нетронутым, точно таким же, как было много лет назад, когда в доме ещё жили, его охватило непреодолимое желание её увидеть, и он намекнул старику, так деликатно, как только было возможно, что он готов предложить за это существенное вознаграждение. Но старик лишь отвечал:
– Нет, мсье, сожалею, но это невозможно. Я был бы рад воспользоваться вашей щедростью, поскольку я беден и время меня не пощадило. Но это совершенно невозможно.
– Но, в конце концов, – спросил Анри, – почему? Очевидно, что здесь не живут многие годы, дорога пустынна, никто по ней не ходит, и никто даже не узнает. Почему же вы не можете оказать нам милость и позволить осмотреть комнаты, и в то же время заработать на этом?
– Ах, мсье, я не решаюсь, – ответил старик. – Это не потому, что хозяин или агент против: как вы сказали, они и не узнают. Дело обстоит гораздо хуже и серьёзнее! На самом деле, я просто не могу на это отважиться.
Унюхав, что тут какая-то тайна, друзья стали давить на старика и убеждать его, чтобы он открыл истинную причину, и, наконец, с большим трудом они вытянули из него признание, что у дома дурная репутация, и вот почему как минимум на протяжении двадцати лет никто в него даже не заходит – кроме агента, изредка устраивающего инспекционный осмотр. Как ни любил Анри старинную мебель, ещё больше он интересовался психическими явлениями. Сразу заподозрив интересную историю, он спросил:
– Вы говорите, у дома плохая репутация. Вы имеете в виду, что его посещает привидение?
– Увы, да, мсье! – ответил старик, – И это не просто слухи, это страшная правда.
Конечно же, после этого друзья не могли успокоиться, пока не услышали всю историю, хотя им стоило многих трудов вытянуть её из старика, который с большой неохотой говорил об этом и не раз корил себя в процессе рассказа. История была довольно простой: последний владелец был злым человеком, у которого были какие-то тёмные делишки; говорили, что он проводил своё время в оргиях, будучи чудовищем похоти, жестокости и эгоизма. Подробностей старик не знал, но так или иначе грехи барона стали всем известны, его дела пришли к ужасному кризису, выход из которого он нашёл (или думал, что нашёл) в самоубийстве. Однажды вечером он совершенно неожиданно вернулся из Парижа, а на следующее утро его обнаружили сидящим в своём огромном кресле с перерезанным горлом.
После этого, как сказал старик, стали происходить какие-то ужасные явления, и поползли всевозможные страшные истории. Ему было мало известно об их характере, так как это было много лет назад, и он так и не смог его понять. Как он считал, из-за судебных процессов состояние семьи истощилось, а дом перешёл в руки дальних родственников. Только через много лет после смерти барона тяжбы были завершены и новый собственник смог вступить в свои права. Но даже после этого дома не касались, пока его не осмотрит новый хозяин. Была лишь прислана армия садовников, которые привели в порядок территорию. Новый хозяин с женой и слугами въехал в дом, но после одной проведённой там ночи они вернулись в Париж, заявив, что ничто уже не заставит их войти туда опять.
– Что же с ними случилось, – нетерпеливо спросил Анри, – что они там видели?
– Этого я не знаю, мсье, – ответил старик. – Рассказывали много историй, но мне не известно, которая из них – правда. Тогда владельцы попытались сдавать дом. Два раза въезжали жильцы, но никто из них не задерживался дольше, чем на одну ночь. Второй случай кончился скандалом – госпожа была так напугана, что у неё начались припадки. Мне рассказывали, что, в конце концов, она сошла с ума и умерла. С тех пор уже не делалось никаких попыток сдать это поместье. Но четыре раза приезжали незнакомцы с записками от владельца, дающими разрешение переночевать в доме, и каждый раз происходило что-нибудь ужасное. Один перерезал себе горло, подобно мсье барону, другой умер от припадка, а двое остальных сошли с ума от ужаса. Так репутация этого места делалась всё хуже и хуже.
– Друг мой, посмотрите сюда, – сказал Анри, – и уделите внимание тому, что я собираюсь сказать. Я сказал вам, что интересуюсь старинной мебелью и хотел дать вам один наполеон, чтобы вы дали мне посмотреть обстановку этого шато . Но в сто раз больше я интересуюсь домами с привидениями, и после того, что вы мне рассказали, я определённо должен провести ночь и в этом доме, и дам вам сто франков, если вы позволите это мне.
– Это совершенно невозможно, правда, – отвечал старик. – Вы, несомненно, погибнете, а я стану вашим убийцей. Конечно, я бы мог, но бесполезно меня об этом просить.
Но все эти протесты только прибавили Анри решительности, и он стал повышать своё предложение, убеждая старика, что его вины никакой не будет, что бы ни случилось, и если он хочет, он может лишь отпереть дверь, а потом закрыться в своём домике, не имея к дальнейшему никакого отношения. Попечитель мучался в нерешительности. Большой бакшиш, несомненно, повлиял на его решение, но ещё больше – французская учтивость и доброта, не позволявшая разочаровывать убеждавшего его обходительного незнакомца, сердце которого, очевидно, лежало к тому, чтобы сделать этот эксперимент. Но его суеверный страх был сильнее жадности, и потребовался час, чтобы, доведя его почти до слёз, добиться от него неохотного согласия.