Они бежали, пригнувшись, петляя в кустах и задыхаясь от напряжения. Быстрее, быстрее! Они молили, чтобы наши Илы вернулись и начали бомбить немцев, чтобы поднялась паника и чтобы в суматохе забыли о них. Они падали, скатывались в ложбины, обдирали лицо и руки в кустах, и, зыркая по сторонам затравленным взглядом, перебежками пересекали луговины, и снова продирались сквозь чащу, уходили все дальше и дальше от дороги.
Они упали в овраге, в густом кустарнике. Упали без сил, жадно хватая воздух пересохшим ртом. Когда немного отдышались, Одноухий перекатился к ручью и стал по-собачьи хватать коричневую воду. За Одноухим пополз и Синеглазый.
— Погодьте, — просипел Старик. — Охолоньте малость. Нутро застудите, тогда совсем гроб.
Старик подполз к ручью, зачерпнул ладонью воды и омыл лицо. Синеглазый сделал то же самое, а Одноухий продолжал стоять на четвереньках перед ручьем и, все глубже утопая руками в мшистом берегу, жадно пил и пил и никак не мог напиться.
Этого молодого, по-цыгански черного мужчину со злым и решительным лицом Старик приметил еще на станции, где их выгружали из вагонов. Приметил еще и потому, что у него было одно ухо, левое. Правое начисто стесано. Синеглазого же паренька, совсем еще мальчишку, старик видел впервые. Видать, он тоже из другого лагеря. Колонну на станции сбивали из трех лагерей.
Они не сговаривались, но кинулись враз, едва родные Илы пронеслись над колонной и охранники влипли в землю. Первым рванулся Одноухий, за ним с обмиранием сердца, ожидая «хальт!» и автоматную очередь, бросился Старик. Он бежал, видя перед собой полосатую куртку Одноухого, и старался не отставать. И только когда отбежали порядочно и свалились в овраг, Старик вдруг обнаружил, что бегут они не вдвоем, а втроем. Третьим был щупленький паренек с ясными синими глазами. Он бежал, припадая на ногу, и молил взглядом не бросать его.
— Надо рвать дальше! — прохрипел Одноухий, переставая пить и оглядывая своих нежданных попутчиков. — А то накроют!
— Собак у них нету, — запаленно выдохнул Старик, хватаясь за сердце. — Им теперя не до нас.
Одноухий зорко окинул взглядом Старика и Синеглазого и согласился:
— И то верно, самим припекает.
Он наконец напился и пополз вдоль оврага в чащобу, густо разросшуюся по крутым склонам.
— Отлежимся малость, — предложил Старик, судорожно захлебывая воздух фиолетовыми губами. — Силов боле нету.
— Наши близко, — подал слабый голос Синеглазый. Он тоже запаленно дышал, по проваленным щекам стекал струйками пот. — Может, сегодня придут.
— Не говори «гоп»! — зло бросил Одноухий. Он не знал, радоваться ему или, наоборот, горевать. Когда он кинулся бежать, он думал только о себе. Он рисковал собственной шкурой и не хотел никого в это впутывать. Орел — решка, как выпадет. Теперь все осложнилось.
Синеглазый морщился и легонько поглаживал ногу.
— Чего у тебя? — спросил Одноухий настороженно.
— Натер. — Синеглазый опустил ресницы, с лица его отлила кровь. Он испугался, что они не возьмут его с собой.
— А ну дай гляну, — сказал Старик.
Синеглазый снял грубый башмак на деревянной подошве, и Старик с Одноухим увидели чуть выше пятки кровоточащую рану с фиолетовыми вспухшими краями.
— Швах дело, — процедил сквозь зубы Одноухий.
— Ничего, — понял его Старик. — Наши близко.
— Близок локоток, да укусить еще надо, — огрызнулся Одноухий.
«Плохо твое дело, парень, — подумал Старик о Синеглазом. — Это ж антонов огонь». И еще он подумал о том, что парню нечего было терять, его все равно бы пристрелили по дороге охранники. Как еще до сих пор шел!
— Ты обувку больше не надевай, — сказал он. — Давай перевяжу.
— Давайте, — поспешно согласился Синеглазый и стал отрывать у куртки полу. Треск разрываемой эрзац-ткани показался громовым.
— А ну, тихо! — пришикнул Одноухий и насторожился.
Старик и Синеглазый затаили дыхание. Нет, погони не было слышно.
— Показалось, — с облегчением выдохнул Одноухий и расслабленно прислонился к травянистой стене оврага, но тут же вскинулся как ужаленный, напряг слух. Гула канонады не доносило. Все утро громыхал восток, теперь же легла тишина. Одноухий многозначительно поглядел на Старика.
— Остановились, — ответил тот на его взгляд. — В кулак сжимаются, опосля вдарют. К вечеру, даст бог, тут будут.
«Увязались. С ними не уйдешь, — подумал Одноухий, глядя, как Старик бережно перевязывает парню ногу. — Этот — старик, а этот — безногий. Сейчас надо дальше двигать. Один-то я бы где уже был! А с ними…»