Всякий день в его квартире собирался разношерстный люд, набивался под завязку на кухне с видом на бульвар и предавался всем смертным грехам по Фоме Аквинскому, начиная с чревоугодия. После возлияний с закускою, далее шли: гордыня (у Жоры было чем гордиться, от славного дедова прошлого до профессии), что у многих гостей, зачастую виденных им впервые, вызывало зависть. Многие гости, они же клиенты, заказывая очередное украшение из драгметалла, впадали в алчность до такой степени, что готовое изделие в конце его производства попросту оказывались не в состоянии выкупить. Что логичным образом вызывало у них уныние, которое время от времени скрашивалось блудом – групповым или индивидуальным, по настроению. Тем не менее, был Жора хлебосольным и простецким до последней крайности. То есть, мог и обласкать, а мог и морду набить, если один из упомянутых грехов у него ли, или у его гостя вступал в противоречие с другим грехом (опять же, у него, либо у его незадачливого визави). Мила познакомилась с ним случайно, будучи приглашенной одной из своих подруг к нему в гости. До блуда дело у нее с ним никогда не доходило (далеко не в ее вкусе он был), просто пополнила она несметную рать его клиентов, и теперь регулярно починял ей Жора порванные цепочки и вставлял обратно выпавшие из оправ камешки.
Как-то, зайдя к нему забрать из починки тоненькую цепочку, она не смогла устоять перед его настойчивым приглашением «посидеть и культурно тяпнуть за приятной беседой». В этот вечер в квартире хозяина было редкостно пустынно: никто не сидел за столом на кухне, никто не дрых на диванчике либо подле него в передней, не доносилось из туалета совершенно определенных звуков, которые обычно следуют после обильного возлияния не слишком умелых выпивох. Мила не особо верила в приятность обещанной беседы, потому как Жора был уже несколько подогрет, а рассказывал он нередко в этом случае давно и многократно что-нибудь ею слышанное. Однако в кухне царил густой и сногсшибательный мясной запах, Мила с ужасом поняла, что завтра снова придется садиться на диету, а ноги уже несли ее за стол у окна и Жора суетился, звеня стеклом и бряцая столовыми приборами. Готовить, как уже было замечено, он умел и любил.
Выпили за встречу, обменявшись обычными в таких случаях вопросами-ответами насчет жизни/последних свершений и скоро, чуть не урча от удовольствия, Мила, стараясь изо всех сил не торопиться, ела мясо по-бургундски. И разговор на этот раз, зацепившись за сущий пустяк, миновал заезженную колею.
Когда Мила насытилась и мысленно сказала себе «стоп», твердо отказавшись от добавки, разговор уже шел о влиянии драгоценных и полудрагоценных камней на здоровье человека. Жора и здесь был экспертом номер один (в любой области, кроме компьютеров, он был таковым) и Миле удалось только поведать ему о том, как один ее давний знакомец таскал кулон с лунным камнем и все время чем-то болел, хандрил и вообще регулярно чувствовал себя словно баба в период месячных. И длилось это все до тех пор, пока он этот кулон не потерял.
– Ничего удивительного, – невозмутимо заметил Жора, принимаясь набивать трубку пахучим золотистым табачком и начал очередной, неслыханный доселе Милой рассказ: – Есть у меня одно колечко. Сделал как-то, да так никому еще и не продал. Золотое, с бриллиантом в ноль три карата. Камешек этот достался мне по случаю. Знакомый один бросил как-то клич. Мол, есть камни. Никакой он не ювелир, просто бабла не меряно. Встретились мы, показал он товар: камней пять-шесть – не помню точно. Бриллианты – залюбуешься, старой работы, такие, что зависть берет. К ним даже фотка приложена была: огромная брошь, усыпанная алмазами. Ну, большая часть уже повыковыряна – владелец (а то и не один) потрошил свое сокровище помаленьку да на продажу отдавал. Как вот моему приятелю. С деньгами у него всегда хорошо было, а вот с воображением не очень. Повалялись они у него, да и решил он их сдать к лешему. Смотрел я на камешки эти, любовался, а у самого как назло с деньгами в то время было хреново. А приятель еще подначивает: мол, есть у меня кому их сдать. Даже торговаться не станут. Тебе потому, говорит, и показываю, что ты мастеровой, в дело бы их настоящее пустил. Ну, и выбрал я себе камешек – хоть один, думаю, но мой будет. К тому же брошь та, из которой его сняли, с историей. Я люблю такие вещицы: сейчас таких не делают – возни много, а то и таланта не хватает. Ювелиров-то не один полк, да мастеров наперечет. Себя не беру – я сошка мелкая, зато и свою цену знаю. Так вот, брошь та, как приятель рассказал, случайно в России осталась. Ну, он за что историю купил, за то и продал: мол, в почти советской уже Одессе эту брошь завернули. Хозяин свалить в Стамбул хотел, как многие тогда, и то ли свалил, то ли не смог – не важно, главное, брошь эта осталась.