– Теть Вер, ау…
Та открыла глаза, взглянула на Милу и, как ни в чем не бывало, сказала, поднимаясь со стула:
– Да, Люсенька, пойду я. Поспешать надо.
Похоже было, что она даже не заметила, что ее сморило. Мила усмехнулась и вернулась к делам.
День и дальше не желал сходить с заданной ранним утром кривой колеи. Повадились звонить совершенно ненужные люди и мотать нервы. Начинать приветственную фразу ровным спокойным голосом после очередного звонка было совсем непросто.
В обед, решив устроить себе разгрузочный день, Мила пила обезжиренный кефир, в который раз наблюдая по телевизору репортажи с места подрыва (а это был теракт) «Невского экспресса» и никак не могла отделаться от мысли, что она что-то упустила. И именно в связи с этим крушением. Что-то вертелось в голове назойливой мухой, но она эту муху никак не могла поймать, а та все гудела голосами репортеров и ведущих новостей, все твердила об одном и том же.
Обед закончился и Миле позвонил коммерческий директор. Он спросил, готовы ли формуляры и сообщил, что скоро зайдет за ними. Мила дала отбой и полезла в ящик стола за бумагами. Положив их на край стола, она хотела было задвинуть ящик, как снова наткнулась на невостребованные билеты для несчастного Ивана Пантелеевича. Она вынула их из ящика, и тут ее осенило: билет был на тот самый поезд, что сошел с рельсов вчера вечером! Она просмотрела строчки информации, слазила в Интернет проверить. Все так и было, подорванный поезд имел номер 166, как и в билете. Иван Пантелеевич уберег себя от возможных травм, но смерть все равно не обманул… Впрочем, кто знает, возможно, он оказался бы среди тех пассажиров, кто погиб. И что в этом случае лучше: умереть во сне в собственной постели или погибнуть, будучи раздавленным в жуткой катастрофе?
Мила поежилась, сунула билет на прежнее место и попыталась сосредоточиться на текущих делах.
На следующее утро Мила звонила домой уборщице тете Вере, узнать, почему та не пришла на работу. Послушав череду длинных гудков, она уже хотела дать отбой, как вдруг трубку взяли, и усталый женский голос ответил, или, вернее, спросил:
– Да?
– Здравствуйте, я могу поговорить с Верой… Ильиничной? – сказала Мила с пробуксовкой, потому что на секунду забыла отчество тети Веры. В ответ раздалось:
– Мама… Вера Ильинична умерла.
– К-к… когда? – у Милы перехватило горло.
– Сегодня ночью, – ответила женщина и Мила услышала короткие гудки.
– Боже мой… – прошептала в пустоту Мила и положила трубку.
Она обвела взглядом приемную, не зная, на чем остановить взгляд. Что-то шло неправильно. Или, напротив, чересчур правильно и, как ни странно, никакого противоречия здесь не было. Мила знала, что если кому-то что-то кажется непонятным и лишенным смысла, то для кого-то другого все это видится совершенно очевидным и ясным. И вовсе не обязательно, что эти двое – люди. Она замечала за собой такое вот состояние, когда она или предчувствовала нечто и оно сбывалось, или вот так же понимала, что то, что случилось, произошло неспроста. Что-то подсказывало, что в этом есть система, строгая и последовательная. И часто это ее предчувствие блестяще подтверждалось. В недавних смертях тоже была система, некое правило – неведомое и могучее – и Миле показалось, что разгадка рядом.
Интуиция путей решения не предлагала, и она попыталась сосредоточиться и мыслить логически.
Итак. Три смерти. Две недавние и одна прошлогодняя. И Артур, и Иван Пантелеевич и тетя Вера были в приемной. И что? Здесь много кто бывает. Она сама сидит, опять же, каждый день…
Миле стало неуютно. Она снова осмотрела комнату, пытаясь определить, что все эти смерти может объединять. Может, случайность? Она покачала головой, не соглашаясь. В приемной тихо работал телевизор, телефон вообще пока молчал. Мила выключила телеящик и закрыла глаза. Тут же она увидела, как тетя Вера дремлет, свесив голову на грудь. Никогда такого не было. Она вообще никогда не садилась в приемной. Ни на диван, ни на…
Миле показалось, что она нашла зацепку и открыла глаза.
Стул.
Вот он, стоит боком напротив ее стола, обращенный к двери в кабинет генерального.
Вот оно!
На стул этот если и присаживались, то ненадолго. Если ждать приходилось дольше, перебирались на диван, там было удобнее. Диван был обит черной кожей, стоял у стены сбоку от окна прямо напротив двери в кабинет. А стул… Мила попыталась вспомнить, кто сидел на нем, кроме трех упомянутых покойников и не вспомнила ни одного лица. Как нарочно, в памяти проплывали то Артур, то тетя Вера, то Иван Пантелеевич. Артур блаженно щурится от забредшего в приемную солнечного зайчика, Иван Пантелеевич что-то увлеченно рассказывает, тетя Вера мирно дремлет.