Светка отозвалась:
– Сережка, муж, только что по телефону сказал, что делал свекор на зоне. Вернее, на поселении.
– Ну? – Мила все еще пыталась понять, написал ли юрист слово «презентация» или имел в виду все-таки «презумпцию», когда Светка сказала:
– Свекор на лесоповале работал. Лес валил. Алло? Ты слышишь?
Мила слышала. Она оставила документ, сказала Светке, что они поговорят потом и осталась в тишине. К счастью, телефон молчал – не звонили подрядчики, коммивояжеры, служба доставки, искатели клиентов и даже знакомые на тему «как дела». Мила сидела и смотрела отсутствующим взглядом в курсор на белом экране.
Курсор был живой. В этой черной узкой черточке на экране пульсировала чуждая энергия, непонятная, но полная смысла. Это был росток неведомой чужой жизни. Он существовал, никому не доставляя неприятностей, но и не позволяя вмешиваться в свою жизнь. И он готов был доказать это на деле, прекратив другую жизнь, которая была столь небрежна, что покусилась на чужое существование. Даже если не знала о суровой каре, грозящей ей. Грозный страж судил по своим законам, потому что кто-то нарушил законы его мира. Незнание законов не освобождает от ответственности. И этого стража нельзя было уговорить отступиться. Потому что неизвестно было, как с ним вообще можно общаться. Он понимал лишь две вещи – гармонию мира и хаос разрушения. Он был на стороне гармонии, и переубедить, купить или запугать его было нельзя.
…За окном зеленели липы, орали воробьи, и на все это спокойно смотрело неким третьим глазом растение в горшке, и фиолетовая стрела была направлена в синее небо.
Через неделю, вслед за фиолетовой стрелой, растение начало сохнуть и, несмотря на все предпринятые Милой усилия по его спасению, погибло. Мила отвезла засохший кустик в ближайший парк и оставила там, среди веселой зеленой травы и оранжевых пятен одуванчиков. И потом, уже бродя по аллеям, она поймала себя на мысли, что не боялась этого странного растения, даже в последнюю неделю. Ничуть не боялась.
– Испугалась? – спросил Жека Машу, но та помотала головой, хотя глаза у нее были широко раскрыты, а руками она крепко обхватила себя за бока, как будто ей было зябко. Жека засмеялся:
– Да ладно, все девчонки трусихи.
– А вот и нет, – тихо, но упрямо сказала она.
– Ладно, – снисходительно махнул рукой Жека. – А истории умеешь рассказывать?
Маша кивнула. Красные вспышки отбрасывали на стены причудливые тени, совсем рядом с домиком верещал сверчок. Где-то залаяла собака и ей стали вторить все собаки поселка.
– Ну? – устав ждать, сказал Жека. Маша поерзала, устраиваясь поудобнее и начала:
– Жила-была в одном городе девочка. И не было у нее на всем белом свете ни одной живой души. И вот однажды…
Капля вторая:
Кольцо с бриллиантом
Уже въезжая во двор, на свое место парковки, Мила вспомнила, что на пальце нет кольца, и испугалась. Она сняла его незадолго перед уходом, когда мыла кофе-машину, чтоб не мешало. Ибо изрядно мешало оно именно во время этого занятия. Рискнула, называется. Впрочем, прошло уже около часа, она уже почти дома, и все было в порядке. Мила развернулась, обогнула помойку и стала выворачивать на обочину, когда левое переднее колесо сказало что-то типа «швах». Мила резко затормозила, вышла из машины и поняла, что упомянутый порядок кончился весьма неприятным образом. Какой-то мудак бросил на обочину доску с мерзким гвоздем, и ровно на этот гвоздь Мила и наехала. Она выматерилась вслух, невзирая на гулявшую неподалеку тетушку с крошечной собачкой и принялась шарить в сумочке и карманах. Кольца не было.
– Блин… – простонала Мила, вспомнив, что искомое осталось в приемной. Она снова выругалась – на этот раз вяло, и стала думать, как выкручиваться из этой ситуации. Запаски у нее не было, да и не женское это дело, бренчать железками. Однако и не в страховую же обращаться, в самом деле…
Около двух месяцев назад в ее жизни появилось это золотое кольцо с маленьким бриллиантом. Ей дал его поносить на время знакомый ювелир.
Ювелира звали Жора, он жил на десятом этаже дома в двух кварталах от Милы. Был Жора большим, добродушным, любил крепко выпить и хорошо закусить. Также он был основателен во всем. Жора курил трубку (было у него их с полдюжины), грамотно изводил продукты питания, кулинаря иной раз по полдня, кутил до утра в ресторанах. Он вечно был в оппозиции находящейся у власти партии, ругая их на чем свет стоит, а еще часто вспоминал прадеда, который еще в первую гражданскую воевал в составе Первой Конной и легко рассекал шашкой от плеча до седла «всякую контру». Еще Жора клял цены на золото и камни, скупал заброшенные дачи у черта на рогах, дебоширил в ресторанах, а львиную долю клиентов своих помнил исключительно по цацкам, изготовленных по их заказу – то есть вел себя как типичный ювелир.