«Ну, конечно, кое-что приходит в голову… — малодушно промямлил я вместо того, чтобы признаться в своем несоответствии. — Вот Истомина, к примеру. Из-за нее случилась знаменитая четверная дуэль… Был убит кавалергард Шереметев, а потом Грибоедов…» — «Что, тоже убит?..» — ужаснулась редактор. «Нет, только ранен, — успокоил я ее. — Убили его позже, в Персии». — «Тоже на дуэли?» — Она почуяла добычу. «Да нет…» — опять замялся я, соображая, стоит ли рассказывать хрестоматийную историю о гибели классика. «Если нет, то это не наш клиент, — разрешила редактор мои сомнения. — Нам хватит и про» Истомину. У тебя на все про все будет пять минут. Запись завтра в одиннадцать. Привет!»
Беда была в том, что четверную дуэль можно связать с чем угодно, но только не с защитой чести прекрасной дамы. Нет, с тем, что Истомина в свои юные годы была прекрасна, я спорить не собираюсь, но тот, кто доберется до описания четверной дуэли в этой книге, поймет, что ее участники мало заботились о репутации великой балерины. Убитый на дуэли Шереметев испытывал к ней все затмевающую страсть — это правда; убивший Шереметева Завадовский хотел уложить ее в свою постель — это тоже правда; Грибоедов, надо думать, в своих устремлениях был солидарен с Завадовским; четвертый же участник дуэли Якубович вообще не имел к Истоминой никакого отношения.
По здравому размышлению я решил: никакого вранья! Я приду на запись телепередачи и расскажу про четверную дуэль в самом что ни есть правдивом, по возможности документированном варианте. Так и сделал. Несмотря на выделенные пять минут, я говорил полчаса, сказал все, что хотел и как хотел, и никто меня не остановил. Какой же стыд я пережил, когда в канун праздника передача вышла в эфир! Мой тридцатиминутный монолог нарезали в лапшу протяженностью в пять минут, оставив только то, что соответствовало первоначальному замыслу телевизионщиков; все это сопроводили врезками, в которых на фоне портретов главных фигурантов рассказывалось, как граф Шереметев вышел защищать честь балерины и погиб от руки хладнокровного убийцы. Сюда же были приплетены Пушкин и даже Лермонтов, гибель которого на дуэли уж вовсе не имела к дамам никакого отношения.
Передача закончилась, и я стал ждать язвительных комментариев. Но, как позже выяснилось, никто из знакомых ее не смотрел. Однако передачу видела редактор одного дамского журнала — что ей, вероятно, полагалось по должности. На следующий день она разыскала меня и предложила вести в журнале рубрику «Былое». Так я стал писать о женщинах, которые мне интересны. Среди двенадцати очерков, помещенных в этой книге, есть и такие, которые были написаны именно тогда. Но все они дополнены материалами, которые в свое время не вошли в них по причине ограниченности журнальной площади.
«Женская тема» в исторической очеркистике ныне весьма популярна. Но к сожалению, то, что пишется и публикуется, можно, за малым исключением, без труда разделить на две части: либо это написано занимательно, но не имеет ничего общего с исторической правдой, либо, наоборот, точно и даже научно, но при этом невероятно скучно; я уж не говорю о тех сочинениях, которые и скучны, и безбожно перевирают то, что положено знать обладателю аттестата о неполном среднем образовании.
Именно поэтому я поставил перед собой задачу ни в коем случае не врать читателю — даже ради красного словца. И при этом писать без чрезмерного наукообразия — о сложном просто, а о простом, по возможности, с сопереживанием, не пряча собственных эмоций, и тоже… просто. Получилось ли это — судить не мне.
Равноноапостольная Ольга, или «Переклюкала мя еси…»
Святая равноапостольная Русской православной церкви великая княгиня Ольга давно уже превратилась в персонаж русской мифологии. Не было, пожалуй, на Руси правителя, чье имя окружало бы столько легенд — похожих на правду и от правды очень далеких. А часто правда и вымысел переплетаются, и невозможно разглядеть стертые временем границы между ними. Да и стоит ли пытаться? Легенды не рождаются из ничего, в отправной их точке всегда лежит факт. И к тому же — ничто лучше легенды не передает дух давным-давно ушедших столетий.
Лик Ольги едва-едва проступает к нам через тысячелетнюю завесу. О происхождении ее известно мало. Здесь большой простор для домыслов, и потому одни историки считают ее половецкой княжной, другие — дочерью военного руководителя норманнов, третьи, опираясь на «Житие», написанное много позже смерти Ольги, согласны, что она была «от языка варяжска», однако роду незнатного, четвертые находят у нее болгарские корни, пятые полагают ее знатной псковитянкой, а шестые — тоже псковитянкой, но из самых низов. Последние две версии, вероятно, ближе всего к истине и, между прочим, находят подтверждение в «Повести временных лет» и более поздних летописях.