Итак, к пяти кошмарным, утомительным, проведённым на пределе эмоций дням добавилось ещё десять.
Примерно к середине этого срока мы наконец познакомились с довольным, счастливым и умилительно-усидчивым Егором, просто сообразив включить ему мультики и купить набор Лего.
— Это точно твой брат, — у меня не получалось сдержать улыбку, глядя на то, как сосредоточенно и упорно он сортировал пластиковые детальки по цветам, а потом выстраивал из них башенки. Аж кончик языка высовывал, а я ещё помнила, как Максим делал точно так же, когда работал над первым заданным ему в университете чертежом.
— Очень надеюсь на то. Неудобно получится, если мы всё это время нянчились с чужим ребёнком, — глубокомысленно заметил он и, некстати отвлёкшись на завибрировавший в кармане телефон, не успел увернуться от брошенной мной в шутку детальки Лего.
Я целилась вообще не в него, честное слово! Но тут моя анти-меткость сыграла с нами злую шутку, и деталь угодила ему ребром прямиком в лоб. Экстренные меры были предприняты тут же, но всё тщетно: даже под вовремя приложенной к ушибу пачкой с пельменями на коже расцвёл красивый синяк.
— Дурацкое чувство юмора, — ляпнула я, переводя обеспокоенный взгляд с тихо посмеивающегося над ситуацией Максима на звонко хохочущего Егора, нашедшего очень забавным вид своего брата с ярким пакетом у лба. — Оказывается, это у вас наследственное, а не приобретённое.
— А я всегда был уверен, что тебе нравилось моё чувство юмора, — он с ходу применил запрещённый приём, воспользовавшись своей улыбкой и показав милейшие ямочки на щеках.
— Мало ли, что мне когда-то по глупости нравилось, — я передёрнула плечами и, вырвав из рук Иванова бедные пельмени, уже подтаявшие и начавшие слипаться, с гордо поднятой головой удалилась на кухню.
Потому что нечего пытаться вот так со мной заигрывать — раз. И за звонившую ему в момент броска девушку (чью фотографию мне удалось увидеть краем глаза у него на телефоне, сразу же испуганно подскочив подуть на ваву) — два.
Нет, я вовсе не ревновала, ну что вы! Мы же взрослые люди, и каждый имеет право на личную жизнь.
Просто знала бы наперёд, что так получится — швырнула бы в него не одной деталькой, а сразу всей построенной Егором башней.
Несмотря на то, что к ребёнку мы уже привыкли и больше не впадали в ступор при появлении каждой новой задачи вроде накормить-помыть-уложить спать, под вечер сил не оставалось вообще ни на что. Так сильно мне не приходилось уставать даже в самые загруженные учёбой дни, когда после университета выпадали и дополнительные занятия, и практика в вождении.
Поэтому ничуть не удивительно, что однажды я так и заснула прямо на диване, с Егором на руках, под весёлую песенку про синий трактор, прокрученную на повторе столько раз, что она и мне самой уже успела понравиться.
И даже проснувшись в процессе того, как Максим аккуратно переносил сразу нас обоих на кровать в свою спальню, позволила себе лишь крепче перехватить руками размякшего во сне ребёнка, уткнуться носом ему в плечо, втянув в себя настолько родной и любимый запах, и шепнуть «спасибо».
Так же случилось и на следующий вечер, с той лишь разницей, что аккомпанементом нашему дружному с Егором младенческому сну выступал кот Матроскин и его «Поздравляю, Шарик, ты балбес!», а потом — поцелуй в щёку и нежное «спокойной ночи, девочка моя», которое было то ли явью, то ли очень приятным видением.
Поздравляю, Полина, ты мечтательная дура!
Провернуть то же самое третий раз уже не вышло. Когда в полдевятого вечера раздался звонок входной двери, мы с Егором испуганно встрепенулись, а Максим — нахмурился. Отчего-то фантазия мигом нарисовала мне девушку с внешностью и фигурой фотомодели, торчащую на лестничной площадке и желающую поскорее запрыгнуть на уже-не-моего Иванова и не выпускать его из кровати до рассвета.
И вовсе не с помощью детских ножек Егора, которые тот закидывал во сне брату на спину.
Нет, я точно не ревновала. С чего бы?
А взгляд зацепился за разноцветные башенки из Лего исключительно для того, чтобы умилиться, как хорошо Егор научился их строить.
Не знаю, кого ожидал Максим (надеюсь, всё же не крашенную сучку из моего воображения), но вот увидеть на пороге его мать точно не готов был никто из нас. Мы, наверное, уже смирились с внезапно выпавшей ролью родителей, тем более она только-только начала нам поддаваться, а Егор за прошедший месяц и вовсе, кажется, позабыл, как выглядят его биологические родители.
Иванов растерянно собирал в пакеты первые попавшиеся вещи брата, пока я ненавязчиво пыталась отодрать от себя вцепившегося мёртвой хваткой ребёнка, не реагировавшего ни на «ути, кто у нас такой сладенький», ни на «соскучился по мне, мой пупсичек», а на радостном «иди же к мамочке» и вовсе включил свою фирменную сирену.
В итоге, когда миссис не-Иванова утащила брыкающегося и плачущего Егора в компании обвешанного пакетами улыбающегося Кена-Рустама, мы с Максимом так и замерли в коридоре, чувствуя себя отвратительно и не испытывая той радости, которую должна была вызывать долгожданная свобода.
А ещё, почему-то, возникало гаденькое ощущение, будто отпустив Егора с мамой-кукушкой и папой-куском пластика, мы его предали.
— Поль, давай спать, а? Уже поздно. А завтра я сам тебя отвезу куда попросишь, — предложил Максим, устало привалившись спиной к дверному косяку и на пару мгновений опередив моё скомканное «ну, мне, пожалуй, уже пора».
Мы и правда легли спать, по уже сложившейся привычке сразу же примостившись по краям кровати. Усталость, напряжение и внезапное расстройство исходом этого дня навалились на плечи тяжестью, затянули мысли плотным туманом и быстро уволокли нас в царство Морфея.
Проснулась же я от навязчивого чувства, что на меня кто-то смотрит. Так и было: Максим лежал прямо напротив и не отводил взгляда, слегка поблёскивающего в темноте.
— Поль, — шёпотом позвал он, убедившись, что я больше не сплю. — А ты хоть когда-нибудь жалела, что мы расстались?
От неожиданности этого вопроса я впала в ступор. Первой мыслью стало выпалить честное «да», второй — ещё более откровенное «постоянно». Но ждать итога моей медленной умственной деятельности он не стал и продолжил сам:
— Не было ещё ни дня, чтобы я не пожалел об этом. Потому что я до сих пор тебя люблю.
— Я тоже всё ещё люблю тебя, Максим.
Моргнув несколько раз, чтобы прогнать фантастический сон и вернуться обратно в реальность, я с восторгом поняла, что всё это происходит по-настоящему. И его губы действительно уже впивались в мои жадным и требовательным поцелуем, а ладони по-хозяйски нырнули под футболку, поглаживая голую кожу.
А меня, за секунду стянувшую с себя шорты прямо вместе с трусиками и тут же забравшуюся верхом на него, не иначе как бес попутал.
Я не такая!
Я ещё хуже. Но остальные подробности следующих нескольких часов лучше оставлю при себе, потому что вспоминать про них очень приятно, а рассказывать всё же немного стыдно.
Пока Максим восстанавливал сбитое дыхание, я вовсю наслаждалась томной негой, водила пальцами по его груди и животу, ещё влажным от пота, и собиралась снова отдаться — на этот раз на волю приятной усталости, сладкой слабости во всём теле и желанию снова провалиться в сон.
— Так, а теперь давай-ка поговорим, — с пугающе-хищной улыбкой и настораживающие-хитрым прищуром протянул он и, не дав опомниться, подхватил меня на руки и отнёс на диван в гостиной.
— А одеться? — на мой слабый писк он только довольно ухмыльнулся, кивнув на предусмотрительно прихваченные с собой пижамные штаны, которые тут же натянул, а мне протянул одну из диванных подушек, не забыв сделать при этом такое выражение лица, словно оказал тем самым огромное одолжение.
В принципе, если извернуться, то подушкой получалось прикрыть все самые стратегически важные места. Или, как крайний вариант, ею можно было прикрыть глаза, чтобы не отвлекаться на разглядывание рельефа на его животе, уже не такого чёткого, как раньше, но всё равно так и манящего прикоснуться к нему пальцами. А лучше медленно провести по нему языком…