Вместе с увесистым учебником, с громким хлопком опустившимся на парту, что-то мелкое и блестящее вывалилось из моей сумки и свалилось прямо под ноги Колесовой, тут же нагнувшейся за непонятным предметом.
— Полька, ты вернулась к допингу? — хихикнула она, многозначительно приподняв брови и протягивая мне шоколадную конфету в золотистом фантике. Я нахмурилась, но конфету забрала и покрутила в руках, не понимая, откуда она могла взяться.
— Наверное, мама положила. Она до сих пор настаивает, что мне стоило бы набрать пару килограмм, — я уже хотела опустить конфету обратно в сумку, когда заметила на дне край ещё одного фантика, соблазнительно поблёскивающего под стопкой тетрадок, и подвинула свою внезапную находку обратно Наташе. — На, съешь лучше ты.
***
Я никогда не играла в покер и, если честно, не понимала эти сцены повисшего над столом напряжения, когда каждый игрок пристально изучает любые тени эмоций на чужих лицах, но при этом до последнего старается удержаться от проявления собственных чувств, прежде чем сделать следующий ход.
Но чёрт, примерно так я ощущала себя, сидя на обеде в школьной столовой. Мы все собрались за одним столом: Наташа сидела рядом и жевала пирожок, с кем-то переписываясь в телефоне, по другую сторону от меня Рита со Славой увлечённо спорили о чём-то, склонившись над тетрадями, и я, не вслушиваясь, по наитию догадывалась, что речь у них идёт снова о французском. А напротив сидел Иванов, и вот он-то как раз в полной мере обеспечивал весь подобающий напряжённой игре антураж.
Откинувшись спиной на стул, он постукивал пальцем по краю столешницы и бросал на меня долгие изучающие взгляды исподлобья, которые невозможно было не заметить даже с учётом того, что я принципиально не смотрела на него, оглядываясь по сторонам в поисках чего-нибудь достойного долгого рассмотрения, но на эту роль как назло не подходили ни выкрашенная серой краской колонна поблизости, ни выстроившаяся к буфету очередь из учеников, ни группка щебечущих за соседним столом девчонок на пару лет младше (кстати, явно всеми силами пытавшихся привлечь внимание того же Максима).
По-моему, он делал всё возможное, чтобы поставить меня в неловкое положение. Мало того, что из-за него мне кусок в горло не лез, хотя в столовую я шла очень голодной, так ещё и начинало накапливаться раздражение, вызывая желание сорваться и спросить прямо в лоб, какого хрена он так на меня смотрит.
— Владик, я как раз тебя искала! — Громкий, с визгливыми нотками голос завуча пролетел через половину зала, заставив Чанухина вздрогнуть, закатить глаза и только потом медленно повернуться в ту сторону, откуда навстречу нам пробиралась сквозь толпу низкая худощавая женщина с пушистыми волосами, выкрашенными в ярко-алый цвет. Она подошла к столу, на несколько мгновений задержалась взглядом на каждом из нас, словно мысленно делая новые пометки в школьных досье, и с приторной улыбкой продолжила: — Я прочитала ваш сценарий новогоднего утренника и внесла парочку коррективов, которые необходимо обязательно учесть.
— Хорошо, Людмила Николаевна. Когда к вам подойти? — Слава выдавил из себя такую же фальшиво-учтивую улыбку, пока его взгляд остановился на криво скреплённой скобами стопке белых листов, зажатой в руке завуча. Напечатанный на них текст был сплошь покрыт исправлениями, начёрканными поверх красной ручкой, идеально сочетавшейся по цвету с волосами женщины.
«Я считаю, вышло просто гениально. Там столько интеллектуального и тонкого юмора, который оценят не столько дети, сколько их родители. Уверена, эта мымра опять всё порежет, перекроит и упростит до банальщины», — вспомнились мне недавние жалобы Марго, вместе со Славой несколько вечеров потратившей на эту кропотливую работу.
— Вы с Риточкой доедайте и подходите к моему кабинету прямо сейчас. Сами понимаете, времени уже мало остаётся, а объём предстоящей нам работы колоссальный, — с придыханием ответила Людмила Николаевна и тут же перевела взгляд на Иванова, упорно разглядывающего стену напротив. По крайней мере теперь, глядя на него, я смогла увидеть, насколько глупо я выглядела всего пару минут назад. — Максим, а вы не желаете поучаствовать в спектакле для младших классов?
— Нуууу… эээ… У нас очень много тренировок. Очень важный сезон, сами понимаете, — замялся он, начиная пальцами взъерошивать волосы на затылке и густо краснеть. Вид внезапно смущённого и потерянного Иванова отозвался в моей душе умилением, от которого я тут же поспешила откреститься, ловко убедив себя, что это скорее торжество от осознания его уязвимости перед рядовыми проблемами. — Евгений Валерьевич надеется, что мы сможем дойти до полуфинала в этом году.
— Ну раз Евгений Валерьевич так решил, — с еле сдерживаемым сарказмом протянула завуч, поджав губы и потеряв всякий интерес к Иванову, зато угрожающе вперившись в нас с Натой. — Романова и Колесова, как насчёт вас?
— У меня нет свободного времени. Много курсов и подготовка к ВУЗу, — мгновенно нашлась Натка, соврав так уверенно и ловко, что я даже задумалась, не могла ли прослушать настолько важную информацию о долгожданном выборе ею института.
— А я… — первым пришедшим в голову оправданием стало «а я под домашним арестом», но не думаю, что родители оценили бы мою откровенность, поэтому пришлось судорожно придумывать какую-нибудь достойную отговорку. — Я вряд ли справлюсь. До жути боюсь сцены.
— Полиночка, но в прошлой школе вы были ведущей на праздниках, — ласково-удушающим тоном напомнила завуч, и я уверена, что в тот же момент Марго уставилась на меня с негодованием, ведь я правда уверяла её в собственном диком страхе перед публичными выступлениями. Вот и первая вскрывшаяся ложь, а сколько ещё впереди — лучше не думать.
— Да, я… Мне никогда это не нравилось, — смущённо лепетала я, мысленно посылая Людмилу Николаевну к чертям с её творчеством и стремлением затащить всех в общественную жизнь школы. — Мне ещё нужно подтянуть математику и английский…
— Понятно. — Один короткий кивок головой ознаменовал окончательный переход моей персоны в её личный чёрный список учеников, попасть в который доводилось только избранным. Но у меня вышло всего-то за год, причём не прикладывая никаких усилий, просто методично оказываясь не в то время и не в том месте, а именно рядом с Анохиной, являвшейся главным массовиком-затейником нашей параллели. — Владик, Риточка, буду ждать вас у себя.
Она развернулась и ушла, а я закрыла лицо ладонями, мечтая провалиться сквозь землю. На худой конец — выругаться матом, не стесняясь в выражениях, потому что мне надоело день ото дня чувствовать себя всё большей неудачницей, глубоко увязнув в болоте огромного количества мелких и с виду невзрачных проблем.
— Влаааадик, — протянул Иванов и весело засмеялся, тут же получив от друга лёгкий подзатыльник.
— Макс, заткнись! Сука, ненавижу, когда меня так называют, — выплюнул Чанухин, поднявшись со стула так резко, что железные ножки проехались по лежащей на полу плитке с тонким противным звуком, а сам стул опасно покачнулся и наверняка бы опрокинулся, не ухвати его в последнее мгновение до сих пор посмеивающийся Максим.
— Увидимся, — скомкано бросила нам через плечо Рита, которой пришлось перейти почти на бег, чтобы догнать не в меру разъярённого Славу. Мы с Наташей проводили их удивлёнными взглядами, впервые увидев, чтобы он так злился, причём из-за сущего пустяка.
— Но он ведь Владислав? Что в этом такого? — спросила Колесова и, не дожидаясь ответа, снова уткнулась носом в телефон, судя по увлечённому виду, напрочь забыв о нашем существовании.
Я ещё вчера осмелилась поинтересоваться, с кем же она ведёт столь увлекательную переписку, но услышала от неё лишь пространственное «да это так, просто». Может быть, неправильно судить людей по себе, но для меня «да так, просто» с вероятностью сто процентов означает что-то настолько важное и сугубо личное, о чём никому не хочется рассказывать.