Возможно, это прозвучит ужасно, но человеческие поступки всегда казались мне даже более непредсказуемыми, чем поведение животных. Люди нападают и делают другим больно, чтобы получить от этого удовольствие, стоит им лишь почувствовать слабость соперника; не обязательно истекать кровью или находиться на последнем издыхании, чтобы группка скучающих подростков решила разодрать тебя в клочья, хуже стаи гиен. Поэтому необходимость общения, особенно с незнакомцами, вызывает у меня приступ острой паники.
Паренёк загородил своей фигурой выход из моего класса, застыв прямиком в дверном проёме, и выглядел очень растерянным, а я терпеливо ждала, когда же он соизволит сдвинуться и выпустить меня в коридор. Низ живота сводило резкими спазмами, отдающимися ноющей болью в пояснице, в ладони была зажата таблетка обезболивающего, для приёма которого мне так необходимо скорее попасть к кулеру, но страх превалировал над всем, вынуждая меня стоять как вкопанной и надеяться на его сообразительность, вместо того чтобы просто попросить отойти.
Вот что я имела в виду, говоря про некоторые проблемы в общении.
— А здесь какой класс? — слегка охрипшим голосом (значит, всё же простуда) спросил «Вэ», кажется, только секунду назад заметив меня, нерешительно переминающуюся с ноги на ногу в паре шагов от него.
— Одиннадцатый А.
— А где Иванов? — из меня непроизвольно вырвался шумный, обречённый вздох и захотелось показательно хлопнуть по лбу ладошкой. Или всё это тайный сговор учеников за моей спиной с целью окончательно убить мою расшатанную нервную систему, или у судьбы нынче очень дурное чувство юмора.
— Пойдём, покажу, — ответила я, испытывая сильное раздражение от собственного же альтруистичного порыва помочь этому остолопу. Впрочем, меня ощутимо приободрила возможность совсем скоро принять спасительную таблетку, ведь он сделал шаг в сторону, наконец освобождая проход, и позволил мне буквально выпорхнуть из кабинета.
Наверное, мне стоило порадоваться тому, что идти никуда так и не пришлось: сделав всего лишь несколько опрометчиво быстрых шагов вглубь коридора, я чуть не врезалась в спешившего куда-то Максима, успевшего затормозить за мгновение до нашего возможного столкновения и схватившего меня за локоть, не позволив упасть. Но о какой-то выгоде от нашей внезапной встречи я подумала в последнюю очередь, а перед этим резко отскочила от него, как от огня, и сама же смутилась столь необоснованно бурной реакции.
— Это к тебе, — буркнула я, махнув рукой в сторону оставшегося чуть позади паренька и усердно стараясь не смотреть на лицо Иванова, сосредоточившись на кончике его галстука.
Именно этим галстуком я бы с огромным удовольствием его придушила, потому что за несколько прошедших дней он успел прилично меня достать. Снова. И если ещё в минувшую пятницу я самонадеянно считала, что бутафорское перемирие ничего существенно не изменит и выступит только прикрытием для привычного обмена подколками наедине, то уже сегодня готова была признать катастрофическую ошибочность таких суждений.
Воспоминания о былых временах вызывали чувство тёплой ностальгии, и я начинала по-настоящему скучать по спокойным размеренным дням и редким неприятным встречам с Максимом. Теперь мне казалось, что он повсюду рядом, следует по пятам, как моя тень, и это можно было бы вытерпеть, будь эта тень безмолвной. Но нет же! Мы сталкивались около ворот, в раздевалке, в коридорах и столовой по десять раз на день, и каждый такой случай он считал своим долгом сопроводить какими-нибудь шуточками, обычно сводившимися к моей неуклюжести (а то я сама о ней не знала) или попыткам сбить его с ног и таким образом отомстить за случай на поле (кстати, стоило бы принять во внимание такую отличную идею).
Теперь меня бы обрадовало молчание, вот только ему, вероятно, очень нравились эти показательные выступления на публику, от которых я краснела, бледнела и огрызалась в ответ, принципиально отводя от него взгляд. Потому что его искренняя весёлая улыбка, завершавшая каждый подобный раунд, сбивала с толку и мешала делать крайне серьёзный вид, будто подталкивая меня тоже улыбнуться и признать, что всё происходящее действительно было забавным, чего никак не могла допустить собственная гордость.
— Полиночка, может быть, тогда вы ещё и принесёте нам кофе? — насмешливо протянул Иванов, когда я уже начала уходить, опрометчиво решив, что сейчас обойдётся без пререканий. И правда, с чего бы нам нарушать такую прекрасную, добрую, приятную традицию пытаться выставить друг друга идиотами на виду у всех?
Я замерла от неожиданности и сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Паренёк громко загоготал над шуткой, заставив сильно пожалеть о недавнем стремлении ему помочь. Мало того, что меня захлестнула ярость, так именно в этот же момент живот снова прорезало сильной болью, от которой хотелось скрутиться калачиком на тёплой и мягкой постели, а не думать о том, как бы затолкать в рот Максиму его же собственный тёмно-синий галстук, ставший в моём воображении орудием пыток и убийства.
Обратиться ко мне как к секретарше! После каждой его дебильной шутки я удивлялась, как можно быть таким отшибленным, но начинался новый день, и у Иванова получалось снова меня поразить. Высокомерный ублюдок, мать его!
— С ярко выраженным запахом горького миндаля тебя устроит? — спросила я, обернувшись к нему и надеясь выразить хоть часть своего негодования убийственным взглядом.
— Главное ведь добавить побольше сахара, так? — с хитрой усмешкой уточнил он, всматриваясь в моё лицо очень внимательно, и мы оба знали, зачем. Ему хотелось увидеть, как сильно я расстроюсь, не сумев выставить его тупицей, а у меня действительно не выходило скрыть свои эмоции, вот только во главе их стояло вовсе не разочарование, а искреннее удивление. Ведь информация о сахаре как антидоте при отравлении цианистым калием находилась на последних страницах учебника химии, в разделе дополнительной информации, который, как мне казалось, никто и никогда не открывал. По крайней мере, не кто-нибудь вроде Максима. — Но я понял твой намёк, так что, пожалуй, схожу за кофе сам.
Я фыркнула и поспешила к кулеру. От волнения ладони слегка вспотели, и до сих пор зажатая в одной из них таблетка начинала медленно подтаивать, оставляя на коже мельчайшие белые крупинки.
Иванов оживлённо втолковывал что-то явно растерянному пареньку, потом перебил его пылкую речь и закатил глаза, снова начал говорить, хмурясь и загибая пальцы, а потом быстро посмотрел в сторону и всего на одно мгновение встретился со мной взглядом. Только тогда до меня дошло, что я всё это время стояла и откровенно наблюдала за ним, сжимая в руках пустой одноразовый стаканчик.
***
Отныне каждый поход в столовую на обед превратился в мой персональный котёл ада, который я считала совершенно незаслуженным. Судя по тому, как свободно стал болтаться на талии пояс юбки, мне не грозило потолстеть, даже перестав делиться с Наташкой конфетами, постоянно обнаруживаемыми на дне своей сумки, а нормально поесть, сидя напротив долбаного Иванова, никак не выходило. Зная свою неуклюжесть, я бы обязательно облилась чаем, уронила бы кусок еды себе на колени или капнула на белую блузку соусом, а он бы никогда не пропустил возможность поддеть меня этим.
Рита со Славой на пару копошились в листах, занявших большую часть стола, уже третий раз только на моих глазах внося очередные важные коррективы в сценарий новогоднего спектакля. Наташа снова с кем-то переписывалась, совершенно выпадая из реальности и подолгу не замечая, когда к ней обращались, чем начинала напрягать всех присутствующих. Те обычно переглядывались после очередного такого случая, хотя я не очень понимала их беспокойство: в конце концов, я год терроризировала подруг воздыханиями по Диме, Марго вообще бесцеремонно втащила в наш круг «просто друга» Чанухина, так что казалось вполне логичным, если Натка тоже решит увлечься устройством своей личной жизни.