— У тебя же есть знакомые, — сказал Гена.
— У меня?.. Конечно, есть, это я узнаю, завтра же, — солидно пообещал Павел Васильевич.
— А зачем откладывать? Давай прямо сейчас!
— Нет, можно и не откладывать, почему, — растерялся Павел Васильевич. — Можно и сейчас прямо выяснить.
— Ну, пошли?
— Пошли. Я вообще-то сейчас и не нужен, — не очень уверенно сказал отец. — Меня отпустят!
Они спустились по лестнице к раздевалке.
— Вот тут есть две женщины, они знают обо всем на свете... Мое почтение! — засмеялся он.
— Здравствуйте, — улыбнулась женщина.
— Как жизнь?
— Знаете, говорят жизнь — зебра: то белая полоса, то черная. А у меня — все черная.
Павел Васильевич вежливо посмеялся, взял пальто у гардеробщицы.
— Знаете, раньше, при муже, я молчаливая была, — смеялась женщина, — мужу все выскажешь, а потом и говорить ни с кем не надо, молчишь... А теперь разговорчивая стала.
Павел Васильевич посмеялся еще более сочувственно.
— Скажите, пожалуйста, вы не знаете кого-нибудь из организаторов первых пионерских отрядов?
Женщины переглянулись.
— Двадцать третий год приблизительно. Женщины молчали.
— Ну, в общем, будет случай — узнаете... Ладно?
— Постараемся, — сказала одна.
— Это мы сделаем, — пообещала другая.
На улице Павел Васильевич сказал:
— Будем действовать по методу широкого охвата населения. Вот в этом гастрономе работает одна девушка, я у нее в течение долгих лет покупал двести граммов колбасы. Очень общественная девушка, у нее даже флажок есть. Она, наверно, кого-нибудь знает.
Они вошли в магазин.
— Вот она, — сказал Павел Васильевич и помахал рукой.
Девушка в белом халате улыбнулась ему и тоже помахала рукой, давая понять, что он может подойти без очереди.
— Соблюдайте очередь, — на всякий случай предупредили его покупатели.
— Мне ничего не надо, — сказал Павел Васильевич, — я ничего не покупаю.
— Тогда не мешайте работать.
— Ну хорошо, хорошо. Мне просто надо сказать этой девушке два слова. Но я становлюсь в очередь. Вот я стою в очереди, не надо ругаться.
Он стал продвигаться вдоль прилавка.
— Ничего, кого-нибудь найдет, — сказал Гена.
Но тут знакомую девушку сменила другая продавщица. На ходу снимая косынку, девушка ушла.
— Что вам? — спросила Павла Васильевича продавщица.
— Мне?.. Это что, голубцы?.. Будьте любезны, сколько стоят голубцы?
Они снова шли по улице.
— Знаете, неудобно было спрашивать, — оправдывался трубач. — Зато у нас на ужин есть голубцы. Ты любишь голубцы? Я очень люблю голубцы! Голубцы — это вам не какие-нибудь котлеты. Это все-таки голубцы... Подождите, вот человек, — остановился вдруг Павел Васильевич.
Посредине площади прохаживался милиционер.
— Я у них руковожу оркестром, а милиции известны такие вещи, что нам и не снилось.
Трудно было выбрать более неудобный маршрут. Павел Васильевич метался между машинами, словно во что бы то ни стало хотел сбить их со следа.
Милиционер заметил его и засвистел.
— Ну что там такое? — нервничал Гена. — Обязательно попадет в какую-нибудь историю...
Милиционер стал что-то выговаривать Павлу Васильевичу. Судя по жестам, он был очень зол и не хотел слушать никаких объяснений. Он достал книжечку с квитанциями, и трубач заплатил ему штраф.
Милиционер оторвал квитанцию, но и после этого еще что-то выговаривал и наказывал на будущее. Павел Васильевич со всем соглашался и то и дело оглядывался на детей. Наконец милиционер козырнул и отпустил его.
Павел Васильевич был весьма сконфужен.
— Я ошибся, это не тот. В этой форме издали все так похожи... А где же ты живешь, Таня?
— Отсюда на метро.
— Не пора ли тебе домой?
— Нет, — беспечно ответила Таня.
Павел Васильевич в замешательстве остановился.
— А нам ведь, собственно, пора, нас мама ждет.
Тане стало скучно.
— Ну идите.
— Тебя, наверно, тоже ждут дома?
— А у нас никого нет.
— Как — нет, а где же они?
— А у меня папа геолог.
— А мама?
— А мама поехала к нему.
— Вот это да! Как же она тебя оставила?
— А у нас соседи хорошие.
Павел Васильевич не все понял, но больше не спрашивал.
— Тогда, может быть, пойдем к нам? Это удобно? — спросил он Гену.
— Почему неудобно! Только надо скорей, а то мама скажет, что уже поздно.
— Ну вот, удобно, — сказал Павел Васильевич. — Найдем мы тебе пионеров. Чего-чего, а пионеров у нас... А сейчас мы тебя познакомим с нашей мамой. Она никогда не была первой пионеркой, но она тоже неплохой человек.
Однако дома никого не было.
— Я говорил, что она обиделась, — сказал Павел Васильевич.
— Может быть, она к Наталье Дмитриевне пошла? — предположил Гена.
— Наверно, к Наталье Дмитриевне. Хотя нет, у нее отпуск. Наверно, забежала к Наташе.
— Может быть, к Наташе, это скорее всего, — согласился Гена.
Павел Васильевич вспомнил о Тане и засуетился.
— Что же мы? Привели человека и бросили на произвол судьбы. Вы побеседуйте, а я пошурую насчет пропитания.
Он вышел на кухню.
Гена встал, походил по комнате и прислонился к стене. Таня тоже прислонилась к стене. Так они постояли, пока Павел Васильевич не вернулся. Накрывая на стол, он сказал:
— Твоей маме жилось нелегко, поэтому сейчас к ней надо относиться очень внимательно.
— Ладно, — сказал Гена, видимо, не желая разговаривать на эту тему.
Павел Васильевич стоял, глядел на него и думал, что еще следовало бы сказать сыну по этому поводу.
— Вот Таня тоже обижается на маму, что она от нее уехала. Обижаться легче всего.
— Я не обижаюсь, — сказала Таня.
— И правильно. Поставь себя на минутку на мамино место. Папа уехал на полгода, может быть, на год, а она неделю не может без него прожить. Тебе это непонятно, но представь себе, что она без него погибает. И она едет к нему.
Таня усмехнулась.
— А там она целые дни только и делает, что строчит мне письма.
— Видишь, значит, без тебя она тоже не может! — воскликнул Павел Васильевич.
Он увлекся и продолжал:
— Видите ли, в жизни многое обстоит совсем не так, как кажется на первый взгляд. Вот стол и стол. А на самом деле в нем происходит бог знает что — вращаются атомы! Вы уже взрослые, верно? Вы уже должны различать, что видно только на первый взгляд, а что на второй взгляд и на третий... Вы меня понимаете?
В это время щелкнула дверь в прихожей, и Павел Васильевич поспешил туда.
Это пришла мама Гены.
Пальто она сняла в прихожей и, пока муж его вешал, вошла в комнату. Она была красиво одета и еще молода, но казалась больной. Она села на стул, переменила туфли, расстегнула маленькое ожерелье, и все это делала машинально, словно думая только о том, чтобы поскорее уйти и поболеть вволю.
Павел Васильевич принес в комнату кастрюлю.
— Вот и хорошо, большой семейный ужин, — весело сказал он.
Но жена не ответила и ушла в соседнюю комнату. Павел Васильевич пошел за ней и прикрыл за собой дверь. Они разговаривали тихо и думали, что их не слышно.
— Я же тебя просил: не надо к нему ходить! Я вижу, чего это тебе стоит. Ты каждый раз возвращаешься больная. И все равно ты ничему не поможешь.
— Как я могу ему помочь? — отвечала женщина. — Он делает это как будто мне назло. Если бы ты видел, как он опустился! Он держится, ты знаешь, он умеет держаться, но я вижу — он распадается на глазах. Паша, он опять пьет!.. Хотела его успокоить, хоть немного прибрать в комнате, а он меня обругал. Я разнервничалась, начался никому не нужный разговор...