Но долго рассуждать было некогда. Вон еще три бульдозера подбрасывают грунт к краю руслоотводной канавы. Надо торопиться. И Лисий Нос ведет свою машину туда же. Он, будто пробуя холодную воду, загоняет трактор дальше и дальше. Но Отчаянный сопротивляется, спорит с ним, старается вырвать из-под ножа тяжелые окатанные кремни, поднятые со дна. Вода бурлит и подбирается к кабине… Но еще два-три заезда — и с канавой будет покончено. И тут одна из гусениц подвела — лопнула и «расстелилась» под слоем воды, доходившей до колена. И какой воды! Ледяной, бурлящей, грязной, ворочающей тяжелые камни и деревья. Только стань на дно потока, и тебя в любую минуту может сбить с ног, а упадешь — едва ли встанешь.
Все это видел Ефим Пинчук. Вот когда ему пригодились его «скороходы». На ходу подтягивая высокие раструбы, он первым ринулся в воду. Лисий Нос уже спрыгивал со второй гусеницы. Машина застыла на месте, хотя дизель продолжал работать и словно сотрясал ее изнутри. Остановил свой бульдозер и друг Романа — Саша Уралец. Высоко поднимая ноги, балансируя, будто он шел по канату, Саша добрался до машины и стал искать в воде край растреклятой гусеницы. Пинчук орудовал ломиком. От холода сводило ноги, руки, но все трое не отошли от бульдозера, пока не «обули» его. Роман, бросив на ходу «спасибо, братцы», — снова вскочил в свою машину. Опять заскрежетал песок под ножом. Началось новое наступление на Отчаянный.
А на берегу тем временем, у костра с жидким дневным пламенем, Ефим Трофимович выливал воду из сапог. И при этом бормотал, лязгая зубами:
— Вот я и говорю: коняшка, это хорошо! Но разве с ней, с лошадкой, на эту прорву пойдешь? Одолеешь? Нет, не будь в тайге машин, этому бы золотишку здесь лежать да полеживать…
Ветер уносил тучи, и наконец солнце разорвало темную завесу. Все вокруг стало радостным. Деревья шуршали, отряхиваясь под ветром. Последнее облако быстро неслось над сопкой, и тень его как бы разрезала гору на две части: темная становилась все меньше, а светлая, зеленая, росла. Белые заплаты снега на вершине таяли на глазах.
У костра послышались шутки:
— А говорили, что у вас ревматизм, дядя Ефим!
— Так оно и есть. Еще и какой ревматизм. Ромка тоже, помяните мое слово, какую-нибудь холеру подцепит. Смотрите-ка, он все еще пашет! Ну, орел! Все выдохлись, а он будто устали не знает!
Все посмотрели в сторону, где работали бульдозеры: за рычагами всех машин, кроме Романовой, водители уже дважды сменились.
— Знаете, ребята, я все думал, продолжал дед Ефим, — почему полного кавалера только на третий раз на войне давали? Ну, так сказать, три степени ордена Славы. А сегодня понял: один раз человек может сделать что-нибудь знаменитое случайно. Второй раз тоже по каким-нибудь причинам. А уж если третий раз способен, значит, верный мужик. Скала!
— Смотрите, смотрите! Кончили они свою канаву. Солнышко пригреет, так к промприбору можно будет сухой ногой пройти.
— Роман Романович! Иди сушись. Мы тут такой Ташкент расшуровали. Передохни!
— Пошли на смену, ребята, песочку еще подсыпем, — поднялся от костра один из кузнецов.
Симонов шел к костру, как пьяный. Даже слой грязи и копоти не мог скрыть усталости. Николай сам был чуть живой, но на Романа смотрел с нескрываемым восхищением. К костру подошел механик Лавлинский:
— Ну что? Разве наши бульдозеры не гвардейские танки, Роман Романович? Уж если Отчаянный одолели…
— А вы не знаете, что «танк» мой разулся, как баба на речке! Говорил вам тогда — крепления туфтовые!
— Хорошо, хорошо, Роман Романович! Учтем на дальнейшее, — умиротворенно глядя на ручей, сказал Лавлинский.
— Давно пора! Не впервой такой разлив. Самое паршивое для нашего брата золотишника не весна, не осень, а этот самый зеленый паводок, когда деревья выворачивает и несет. Не зря его и называют — зеленый.
А вода на глазах спадала. В пойме было действительно зелено — повсюду торчали пучки травы и вянущие кусты.
До поселка можно было идти всем вместе, но Николай поднялся от костра первым.
— Пойду! Мне в ночную заступать.
Николаю просто необходимо было остаться одному. Мысли его все время возвращались к Роману: что, если бы бульдозер «разулся» не в реке, а на откосе. Если бы…
Почему он об этом думает? Неужели хочет, чтобы с Романом случилось несчастье?
В общежитии стоял шум и гам. Все опасное было позади, и теперь вспоминались лишь забавные эпизоды. Каждый спешил рассказать, где он был, что делал. Нетерпеливо перебивали друг друга.