— До чего бабы народ вредный. К примеру, Ирина. Другая на ее месте Любаве бы ноги мыла и воду пила, вот как обязанная! Ведь молоко для нее в первую очередь! Вчера пришла за вечерошником. Люба ей полную кринку налила. Так ты радуйся, что коровушку выходили. Так нет, она заявляет: «А мы с Николкой у Лисьего Носа в гостях были. По душам, говорит, поболтали!» Что уж вы болтали, лешак вас знает, только сегодня, ни свет ни заря, Роман Романович на конном дворе нарисовался. Брови насуплены, как у опричника. И сразу в сарай! Мне, конечно, весь их разговор слышно:
«Люба, домой!» — «Здравствуйте, у меня ж скотина больная! Тебе ж говорили». — «Мне много чего говорили. Все правильно! Скотину ты бережешь, за скотиной ты смотришь… И вообще! Надоело мне. Звездочет этот твой! Звезда, говорит, одна у меня…» — «Какая звезда, Ромочка?» — «А такая! Я одному шею чуть не наломал в тот раз, а у тебя, оказывается, другие нашлись… Женщины в поселке все знают! Короче: идем домой!» И так ее дернул за руку, что кофточку разорвал…
Пинчук испытующе посмотрел на Николая и продолжал:
— Я в коровник вошел, будто ничего не видел и не слышал. Романа уже не было. Она ничего, не плачет. Глаза только горят, как у кошки. Говорит: «Ефим Трофимович, меня хотят с работы снять. А только я не уйду!»
Пинчук снова уставился на Николая. У того похолодело на сердце.
— А что, собственно, вы от меня хотите? — вспомнил Николай кем-то сказанные слова. — Что я должен сделать?
— А то, что не ходить к нам на конбазу, вот что! Кто ты такой, чтоб семью разбивать? Из-за тебя ведь это все… Вздыхать — вздыхай…
— А я что делаю?! — неожиданно для себя закричал Николай. — Только и вздыхаю! — Потом сдержался. — А какое вам, извините, дело? — с вызовом спросил он.
— Да, правда. Мне, старому дурню, какое дело? Но знаешь, Артемьев, нас, стариков, послушать иногда не мешает. И мы раньше молодыми были. Я вот у старателя одного на Алдане жил. Угол снимал. И тоже на чужую жену молился. Женщин в тайге всегда мало, не всякая сюда отважится. Но чтоб отбивать… Сейчас, конечно, жизнь другая… Вы нас умнее стали.
— Скажите, Ефим Трофимович, раз вы сами начали разговор такой. А та женщина, как с мужем жила? Он ее ревновал, бил?
— Еще и как! Только что в шурф не закидывал. Так ведь он муж!
— Я мужчину, который на женщину руку поднял, мужчиной не считаю…
— Тогда, выходит, у нас в России мужиков сроду не бывало. И откуда только племя шло? Зато другое было заведено: если уж жена — так навек.
— А мы, Артемьевы, никогда жен не били. И не отбивали.
— Ну вот, я и говорю: хорошо, когда все хорошо!
Пинчук встал, не разбирая дороги, свернул в кусты. А Николай вернулся к машине. Ремонт закончился. До конца смены оставалось совсем немного. Он сел за рычаги.
Никогда еще Николая не встречали после смены так шумно. Он не успел и дверь в комнату открыть, как все закричали какими-то неестественно громкими голосами:
— Вот и Артемьев! Вот и Николка наш!
В чем дело? Подвига он вроде не совершал, сменного рекорда не устанавливал. Что за торжество? На всякий случай Николай окинул критическим взглядом свой замасленный комбинезон и, не переступая порога, попросил:
— Киньте-ка мне кто-нибудь полотенце и чистую рубашку.
Ему подали.
В полутьме тамбура он различил на летней печке огромный противень с жарящейся рыбой. Значит, шла гулянка и гостей, видимо, собралось немало. Он уже знал, что на «Отчаянном» существует обычай: если в дом зашел гость — остальные жители поселка могут тоже заходить не стесняясь. Принесут с собой спирт или еду какую-нибудь — хорошо, не принесут — не беда. Потеснее сдвинутся, поближе составят на столе потемневшие у таежных костров кружки, глядишь — и еще место найдется.
Николай шагнул в комнату.
Любушка…
Она сидела так, что свет из окна падал на ее лицо. И от этого блестели светло-карие с золотинкой глаза и влажные ровные, как лущеные орешки, зубы. На ней новое, в мелких букетиках платье. На плечах — яркий полушалок. В комнате пахло не то ночными фиалками, не то розами. И даже, бражный дух не мог заглушить этого тревожного аромата. Парень, сидевший рядом с Любой, ласково поглаживал ее кота — Василь Иваныча.
Парню что-то шепнули, и он стал торопливо освобождать место. Но Николай поспешно сел на первый попавшийся стул.
Все держались чинно, по-праздничному.