— Ну, хорошо! Ну, убил! — Лавлинский улыбнулся, поднял вверх руки, и лицо его стало неожиданно молодым и лукавым. — Согласен. Ставим машины на профилактику. С твоего бульдозера и начнем.
Роман с удовлетворенным видом спрятал деталь. Заметив вышедшего из конторы Артемьева, приветливо помахал рукой:
— Иди, иди сюда. Выкладывай нужды экскаваторщиков, пока механик добрый. Твои хлопцы на мехцех не обижаются?
— У нас совсем другие обиды… — неуверенно проговорил Николай.
— Вот сразу видно деликатного человека. Это не то что ты, горлопан, — ухватился Лавлинский. — Тебе вынь да положи… А что там у вас за обиды все-таки?
— Нас на такие торфа поставили, что просто кисель, а не грунт. Черпаем, черпаем…
— Да, решетом воду черпать скучное занятие!
Тут Лавлинского позвали куда-то.
Роман пристально посмотрел на Николая.
— А ты чего такой доходной стал? Харчи колымские, что ли, не на пользу? Или в работу тебя крепко запрягли? От вашего бригадира всего можно ждать. Ему, лисий нос, всегда надо первым быть.
Бульдозеристы уже давно соревновались с экскаваторщиками. По неписаному закону, кроме борьбы за первенство на полигоне, «соперники» постоянно поддевали друг друга при встречах. Производственный успех был переменным. Но чаще все-таки знамя участка присуждалось бульдозеристам. Вот и сейчас они владели переходящим призом уже три месяца.
Николай не вступился за бригадира. И вообще ничего не ответил своему дорожному знакомцу. Не мог же он сказать правды: сохну, мол, по твоей жене!
За полтора месяца работы на «Отчаянном» Николай уже успел приглядеться, как и чем живут горняки: моют пески, добывают золото, соревнуются с азартом, радуются успехам, горюют при неудачах, при случае поругивают начальство, шумно встречают праздники, дружат, а доведется — и ссорятся. Когда приходит почта с «материка», обязательно читают вслух письма, показывают друг другу фотографии близких, детские и женские головки на кусочках картона. Но фотографии — это далекое. А вот здесь, в поселке, почти каждый из одиноких мужчин был чуть-чуть влюблен в какую-нибудь из девяти женщин.
Чаще всего, это было хорошее бескорыстное чувство: посмотрит издали, поговорит, а потом счастлив весь день. Вот и его, Николая, не миновала эта участь!
Из женщин Артемьев уже повидал всех: громкоголосую и важную Валентину — жену начальника участка, разбитную смазливую Клавочку-продавщицу, строгую врачиху Зарему Алиевну, сухопарую инженершу-начальницу буровзрывных работ Князеву, хитроватую Дуську Ковальчук, которая втихую варит бражку, болтливую и вредную Ирину с коммутатора. Еще две женщины жили за сопкой, на разведке, и в поселок не приходили.
Но ни одна из них не стоила и Любушкиного мизинца!
Как-то забрел он к Пинчуку поздно вечером, отработав дневную смену. Издали заметил, что у старика дымокур от комаров разложен, и принес гнилушек.
— Спать неохота. Брожу вот…
— Мне тоже — хоть глаз выколи. Лекпом говорит: возрастное. И у тебя, видать, возрастное. Давай-ка мы посидим у костра, побалакаем. А может, на охоту пойдем?
— Плохой из меня охотник! Жалко мне…
— Зверье-то? Кто бы стал спорить! Конечно, жалко. Но ведь это — смотря кого промышлять. Вот, помню, на Хандыге косолапый…
И пошли бесконечные рассказы. Волк, росомаха, соболь… Каждая охота заканчивались удачей, каждый рассказ — заверенном, что так-де и было, вот те крест!
Издали доносились фырканье и храп лошадей, и дядя Ефим переключился на свою вторую излюбленную тему:
— Слышь, похрустывают… Люблю! Другие вот в тайге за золотом все ходят. А я сразу душой прикипелся вот к ней, к лошадке. Считай, полжизни возле нее провел. Кто спорит, механизация — это хорошо. Им, машинам, спасибочки. А только ни лешака б грузовики не прошли, если б коняшка наперед тропку не проторил. Им в тайге досталось! Олешка, конечно, тоже много потрудился. Но олень, я тебе скажу, дикое создание. Помощник, но не друг. А лохматый якутский конь — этот понятливый! Взять хоть нашего Абрикоса. Через любое болото сам дорогу найдет и тебя выведет.
Однако, ты, парень, что? Совсем спать не думаешь? По технике безопасности, машинист высыпаться обязан. Ну, бывай до другого раза… По ночам сюда лучше не ходи. От греха подальше…
Был разгар промывочного сезона. Поселок жил горняцкими заботами. Не все ладилось на «Отчаянном». Золото, как говорят, «не отмывалось», то есть не было в песках того содержания, которое предсказали геологи. На промывочных приборах прогоняли грунта чуть не вдвое больше положенного, но отчитываться надо было не объемами, а металлом, а вот металл-то не шел. Все с тревогой следили за сводкой. К концу дня каждый в поселке знал, как обстоят дела. И не в процентах каких-нибудь знали, а все до точности — в килограммах и в граммах. Когда плановик наносил мелом на огромный щит у конторы линию выполнения, отставшую от линии, означавшей задание, люди мрачнели.