Роберта подтолкнули к плахе и сняли оковы. Эшафот оказался достаточно высок, чтобы можно было разглядеть озлобленные и усталые лица людей в толпе, смотрящих на него внимательным, сосредоточенным взглядом; стражников на городской стене, что оставили посты ради интересного зрелища; чумазых мальчишек, что забрались на изгородь, чтобы наблюдать за происходящим; воловьи повозки, которые застыли в ожидании возниц, и судейский помост.
Его построили рядом с основным совсем недавно. Это видно по свежеобтесанным бревнам, вкопанным в землю, настилу и ограждению. Скамьи были заполнены рыцарями, мелкими лордами, седовласыми мейгунами. В центре на резном троне восседал лорд Рорн, наследник Ораха и Плодородных земель, Правитель замков и городов, Вершитель Правосудия и Защитник Обездоленных. По крайней мере, именно так его представил герольдмейстер. Видимо, лорденыш ждет место в совете короля за поимку столь опасного преступника, не меньше.
Помощник герольда снял со спины Роберта щит и подвесил его на специально воздвигнутый для этого столб. Щит не имел герба и был круглым, поэтому перевернуть его - как делалось при разжаловании других рыцарей - не удалось. Герольдмейстер развернул свиток и взглянул на лорденыша.
- Можете начинать, - объявил он.
Герольдмейстер прочистил горло.
- Сей приговор был вынесен судьями с крайним благоразумием, и опирается он на железные доказательства вины осужденного и мнение весьма знатных лордов. - Он кашлянул и продолжил: - Сир Роберт, рыцарь королевской гвардии и командующий городской стражей признается виновным в убийстве его величества короля Бранда Гвиневера, первого этого имени, и его малолетнего сына, принца Арана, и приговаривается к разжалованию и смертной казни.
Роберт услышал смешок Капира, перед тем, как толпа одобрительно заревела. Он стоял и смотрел на ликующих людей, видел блеск в их глазах. Он никогда не понимал, что влекло простых крестьян, кузнецов, торговцев, дубильщиков, мясников, женщин и детей на такие ужасные и жестокие зрелища, что за непонятная страсть стремиться на площадь, чтобы увидеть смерть человека. В отрочестве Роберт видел много смертей, помнил крики и вопли умирающих от ран на войне. В их глазах он видел ужас, страх перед неизбежным, но кажущимся ранее таким далеким. Кто-то из раненых умолял добить его, кто-то возносил молитвы богам, которые так и остались не услышанными.
Смерти Роберт не страшился. Он не молил богов о спасении, но и присоединятся к армии Эорита на небесах не торопился. Не сейчас, еще слишком рано. Справедливость должна восторжествовать, а настоящий убийца короля и молодого принца должен быть наказан. И если Роберту суждено умереть за своего почившего короля, то он погибнет с мечом в руках, как рыцарь, а не от руки палача. Стражники облачили его в стальные доспехи, при нем его меч, выкованный лучшими оружейниками. И пусть он уже не так силен, как раньше, но не попытаться было бы глупо. Главное выбрать момент.
- А также дети и все потомство осужденного, - продолжил герольдмейстер, - объявляются подлыми, лишенными дворянства и недостойными носить оружие и участвовать в военных играх и турнирах под страхом обнажения и наказания розгами, как людей низкого происхождения, рожденных от шельмованного судом отца.
Толпа вновь зашумела. Герольдмейстер свернул свиток и передал его одному из помощников.
- Назовите мне имя осужденного, - продолжил он. Ответа не последовало. - Как его имя?
- Его зовут сир Роберт, - ответил помощник писклявым голосом. - Рыцарь королевской гвардии и командующий городской стражей.
- Ты ошибаешься, - возразил герольдмейстер. - Тот, кто был назван, не более, чем коварный и вероломный изменник. Я спрашиваю у судей, кто этот человек? Рыцарь ли он?
Мейгун в белой мантии, с длинной белой бородой, осунувшимся лицом и старческими пятнами на коже медленно поднялся и произнес:
- Тот, который был назван, не достоин рыцарского звания и за свои преступления осужден на разжалование и смерть.
Поднялись еще двое мейгунов, похожих друг на друга как две капли воды: сгорбленные, с морщинистыми лицами, кустистыми бровями и длинными бородами с проседью.
Всех мейгунов называли Белобородыми, но не у всех была белая борода. Тех, у кого волосы еще не окрасила седина, называли послушниками, не делая различия между юнцами и умудренными годами старцами.
- Да будут сокращены дни его, а достоинства его да получит другой, - произнес один из них так громко, как только мог.