Оливия утерла слезы ладонями и, не смея взглянуть на сира Амери, подобрала юбки и направилась к двери.
- Нам не стоит больше видеться, сир, - произнесла она, всхлипывая, и отворила скрипучую дверь. - Если вы любите меня, вы поймете и сделаете так, как я прошу. Прощайте.
- Оливия! - выкрикнул рыцарь, пытаясь остановить ее, но принцесса не обернулась.
Она бежала по подземному Тронному залу, скудно освещенному факелами так быстро, как только могла. С высоты пустыми глазницами на нее осуждающе смотрели гигантские статуи древних героев и королей. Казалось, они следили за происходящим, наблюдали, развернув огромные головы, лица их исказились в немом укоре. Так будет лучше для всех, твердила про себя Оливия, страшась, что поступила неправильно. Она вдруг почувствовала нестерпимое желание вернуться, броситься в объятия ее Виноградного рыцаря и никогда больше не отпускать, но вместо этого крикнула:
- Отвернитесь! Оставьте меня в покое! - Каменные изваяния не откликнулись.
Слезы бежали по щекам принцессы солеными ручьями. Каждый стук каблуков о камень отражался гулким эхом от стен. Когда Оливия добралась до витой лестницы, уводящей наверх, она позволила себе обернуться, но кроме черноты и тускло мигавшего оранжевого света факела ничего более не увидела. Отдышавшись, она начала подниматься, оставив в подземелье сира Амери, а вместе с ним и свои надежды на счастливую жизнь.
Глава 17 (Роберт)
Веревка, которой связали ему руки, больно врезалась в кожу, когда Роберт в очередной раз попытался высвободиться. Пеньковые оковы, обмотанные вокруг луки седла, выдержали испытание. Дряхлая кобыла фыркнула, и кто-то из всадников, видимо, заметив его старания, выругался и ударил по рукам чем-то твердым.
Стиснув зубы, Роберт склонил голову и сжал пульсирующие пальцы в кулаки. Он непременно наградил бы обидчика холодным взглядом и разразился проклятиями, если бы ему не помешал надетый на голову мешок из плотной ткани, пропахший навозом и совершенно не пропускавший солнечный свет.
День сейчас был или вечер он не знал, но то, что из-за него дюжина всадников безнадежно отстала от основной группы, было очевидно, ведь он не мог скакать с той же прытью, как остальные. Из Ораха их выехало больше трех десятков, по крайней мере, столько он насчитал к исходу первого дня пути, когда его, наконец, стащили с крупа лошади, как мешок с репой, и сняли с глаз повязку.
У Роберта отняли меч и доспехи, сапоги и стеганую куртку, оставив лишь штаны из бурой шерсти, кафтан и немного чести, позволив ехать верхом, пусть и вслепую. Из-за этого среди похитителей разразился нешуточный спор: одни говорили, что следует перекинуть пленника через круп, как сделали ранее, другие высказывались за то, чтобы привязать Роберта к седлу и заставить волочиться за лошадью.
Точку в споре поставил рослый, широкоплечий рыцарь в бледно-голубом сюрко с вышитыми на груди лепестками филиона. Он молча выслушал своих собратьев, угрюмо глядя на пляшущие языки пламени костра, и заключил:
- Пламмет, с рассветом поскачете вперед. Мы последуем за вами так быстро, как только сможем. Предупредите Валирия и отправьте разведчиков в деревню. - Никто не посмел возразить.
Роберт хорошо запомнил лицо рыцаря, спасшего ему жизнь: квадратный подбородок, заросший бородой цвета соли с перцем, впалые щеки, черные глаза. Тогда, в Орахе, стоя на помосте у окровавленной колоды в полном облачении, в ожидании исполнения смертного приговора, он заметил его среди толпы. Облаченный в домотканую хламиду рыцарь приблизился к эшафоту, извлек из-под складок одежды арбалет и выстрелил. Арбалетный болт угодил Капиру в грудь, едва не чиркнув Роберта по щеке.
Но что если рыцарь промахнулся? Что если он метил в Роберта, а попал в пьянчугу тюремщика? И что сделалось с лорденышом? Вопросы крутились у него в голове, но время задать их еще не пришло. Нужно немного подождать и люди, выбравшие в качестве герба болотный цветок, приведут его к Валирию, своему вожаку, на поиски которого привлекли всю городскую и личную стражу лорда Вартиса.
От размышлений Роберта оторвал чей-то голос, низкий и громкий, словно рев боевого рога. Старый воин в сером плаще, что уже третий день вел его лошадь под уздцы, стянул с Роберта мешок и развязал руки.
- Привал, - произнес он голосом надломленным и истощенным.
Старик носил на поясе меч в деревянных ножнах и кинжал с рукоятью, вырезанной из кости. Островерхий шлем с кольчужной бармицей был слишком велик и наползал на глаза, тяжелый плащ из некрашеной шерсти скрепляла на плече железная застежка в виде цветка с тремя лепестками. Он скорбно улыбнулся, когда Роберт поблагодарил его.