Витторио с трудом сдерживал смех.
— Сделайте милость, перестаньте! Не надо братоубийства!
— Он рад разорвать меня на части! — сказал Энрико.
— Не говори глупостей, — вмешался Джулио.
— Ты всегда на его стороне. Пусть поставит вазу на место. Подумать только, он не слышит! Я ухожу. Как меня вообще сюда занесло!
Он с досадой посмотрел на аккуратно составленные книги и вышел.
Тут Никколо дал себе волю.
— Совсем распустился! Я ему покажу!
— Не надо принимать его в штыки!
— По мне так лучше бы сгинул раз и навсегда!
— Ну, зачем же так? — сказал Корсали примирительно.
— Мое дело, зачем! Лучше не спрашивайте! Если бы не он, все было бы совсем по-другому! Я давно мечтаю, чтобы мы с Джулио остались вдвоем!
— У нас общее дело, мы должны разделить эту ношу — все трое…
Хотя Корсали не понял намека Джулио, Никколо весь задрожал и поспешно перебил брата:
— Замолчи!
Джулио понял свою неосторожность. Его смущение не ускользнуло от Корсали:
— Ладно, не буду вмешиваться в ваши дела. Хотя я как-никак ваш друг, а не какой-то там недоброжелатель или сплетник…
Джулио попытался разрядить напряжение.
— Это все Никколо — навыдумывал глупости…
— Замолчи, я сказал! — прогремел тот, топнув ногой.
— Да что ты на меня напустился?
— Хватит, молчи! — и, словно чтобы его лучше поняли, закрыл себе рот ладонями.
Корсали был явно заинтригован, однако понимал, что вряд ли ему удастся что-то выведать.
— Вижу, вам неудобно при мне говорить — я, пожалуй, пойду.
— Нет уж, пожалуйста, останься! — закричал Никколо. Джулио покраснел, как девушка.
— Лучше бы вы хохотали, как давеча над шуткой, — заметил Корсали.
Тут Никколо взорвался окончательно:
— Я?! Чтоб я хохотал? Да это просто клевета, какой свет не видывал! Я никогда не смеюсь, слышишь? Никогда!
— Да ты просто не помнишь!
— Хватит! Хватит! Хватит! Если я сказал никогда — значит, никогда!
Джулио сделал знак Корсали, чтобы тот вышел. Когда братья, наконец, остались одни, Никколо разрыдался.
— Что с тобой?
— Я так больше не могу!
Джулио встал из-за стола, по его щекам тоже катились слезы.
Они старались не смотреть друг другу в глаза.
IV
Кавалер Горацио Никкьоли, городской асессор и глава нескольких благотворительных учреждений, по обыкновению появлялся в лавке с добродушным видом, ожидая найти неизменно теплый прием. Он чувствовал себя здесь хозяином, однако старался этого не показывать, так как действительно хорошо относился к братьям Гамби.
Никкьоли имел привычку глядеть из-под очков, слегка наклонив голову и как-то по-детски сложив губы в трубочку.
Он заглянул на следующий день после ссоры и потихоньку поинтересовался у Джулио:
— Как идут дела?
Джулио покраснел и ответил:
— По-прежнему.
— Надеюсь, ничего плохого?
— Нет, что вы!
Никколо, видя, как они шепчутся, спросил униженно:
— А со мной почему не изволите разговаривать?
— Да я с обоими рад поговорить. Просто вы вечно сидите там, на стуле… Бедный синьор Никколо!
— Здесь мне удобнее!
Никколо хотел было отпустить в адрес Никкьоли какую-нибудь колкость, но улыбнулся и промолчал. Джулио был как на иголках, ему стоило огромных усилий скрывать свое волнение. Он охотно уклонился бы от беседы, придумав, что ему нужно за марками, и задержался бы дольше положенного. Вот Энрико всегда делал вид, что очень занят, и сразу улепетывал, провожаемый гневными взглядами Никколо.
Иной раз Никкьоли ставил братьев в тупик своим радушием.
— Джулио, дай ему стул! — сказал Никколо.
— Сейчас принесу свой.
— Сиди! Уж лучше я встану…
Но даже не пошевелился и продолжал:
— Вы всегда желанный гость в нашей лавке, и мы будем рады, если вы задержитесь подольше.
Кавалер был, очевидно, растроган, братья же продолжали умасливать его вопросами:
— Как поживает ваша жена?
— Прекрасно, спасибо.
— А ребенок?
— Не поверите, растет на глазах!
— Что за славный малыш!
Кавалер так восхищался своим маленьким наследником, что не мог подобрать нужных слов:
— Чудо, а не ребенок! Красивый… сильный… то есть как бы это сказать… крепкий! Прекрасно сложен — такие ножки, а ручки… И развит не по годам! Умнее нас с вами! Только скажешь ему — агу… агу — сразу отвечает! Третьего дня четырнадцать месяцев исполнилось! Папина гордость!
Никколо сделал вид, что чихнул, стараясь скрыть ухмылку.