Кавалер продолжал, ничего не заметив:
— Джулио, я собирался пройтись, не хотите ли составить мне компанию? Расскажу вам про своего мальчугана!
Джулио посчитал, что невежливо отказываться, и надел цилиндр:
— Я сейчас.
— О нем я могу говорить часами. Он — самое дорогое, что у меня есть!
Никколо кивнул головой в знак одобрения.
Джулио и Никкьоли прошли через Порта Камоллия и направились по Страда Ди Пескайа, чтобы затем вернуться в город со стороны Порта Фонтебранда. Дорога спускалась вниз, исчезая за покрытыми высоким кустарником холмами, которые служили Сиене укрытием и защитой. Справа в долине, за длинным склоном, покрытом виноградниками, раскинулась деревня. Возле Мадоннино Скапато открывался вид на базилику Сан Доменико, величественная громада которой алела на холме. В розовой дымке неба монастырь св. Катерины, расположенный несколько поодаль, казался пурпурным в обрамлении двух темных кипарисов с острыми верхушками. Поток воды, разбиваясь на маленькие ручейки и лужи, шумно стекал с холма на улицу под дружный шелест кривых тополей, усеянных молодыми побегами. Под ними расстилалась такая сочная зеленая трава, что Никкьоли на мгновение остановился и воскликнул:
— С удовольствием променял бы свои поля в Монтериджони на эту красоту!
И тут же вновь пустился в разговоры о ребенке. Он уже в который раз подробно описывал роды своей жены — сколько вызвали врачей, какие возникли осложнения и какие были приняты меры. А сколько кормилиц они перепробовали, пока не нашли ту, у которой хватало молока! Затем Никкьоли перешел к воспалению десен: у малыша резались зубки. Он вытащил из кармана записную книжку в белой картонной обложке с позолоченными краями и показал ее Джулио:
— Вот, видите — все записываю, чтобы ничего не забыть. Наш мальчик никогда не плачет, даже ночью — так представьте себе, как перепугалась моя жена, когда он вдруг заплакал… она ведь у меня женщина чувствительная, нервная… Нам даже в голову не пришло, что это зубки… Мы тут же послали за нашим семейным доктором, который, надо отдать ему должное, приехал незамедлительно… На редкость добросовестный и надежный врач. Мы к другим уже давно не обращаемся. Ах да — ведь у малыша к тому же еще поднялась температура! Мы просто места себе не находили, свекровь даже предлагала поставить ему пиявки… Я был против, хотя вообще-то считаю это неплохим средством… Жена рыдала… В общем, шуму было!
Никкьоли старался ни на минуту не терять взгляд собеседника, чтобы тот не отвлекся и не пропустил чего важного.
Когда они вернулись в лавку, Джулио был совсем измучен. Кавалер же радостно сообщил Никколо:
— Эх, славно же мы прогулялись! Спросите у брата.
— Охотно верю.
— В следующий раз и вас с собой возьмем, даю слово!
— Да у меня ноги болят…
— Ноги болят? Даже я, в моем-то возрасте…
— Мы все трое страдаем подагрой. Это у нас семейное… — вмешался Джулио.
— Простите за откровенность, но это, по-моему, просто стыдно… Вот если бы у меня была подагра…
Кавалер осекся и не знал, что добавить. Минут пять он сидел хмурый и задумчивый, потом сказал:
— Если бы у меня была подагра… я бы все сделал, чтобы выздороветь! Я не стал бы сидеть сложа руки!
При этом он так уставился на братьев, что тем оставалось только кивнуть в знак согласия.
Джулио не покидало странное ощущение, что кавалер нарочно пытается их разговорить, чтобы проникнуть к ним в душу. Во всех бедах он винил себя, и ему постоянно казалось, что Никкьоли что-то подозревает. Поэтому при каждом его появлении Джулио закрывал глаза и думал, что это конец. Никколо тоже робел, но пытался отвлечься, впадал в апатию, отвечал невпопад, словно был глуховат или просто не понимал, о чем речь. Кровь ударяла ему в голову, и он потом целый день не мог прийти в себя, особенно если кавалер засиживался у них.
От постоянного напряжения Джулио в конце концов стал слаб здоровьем, осунулся; но прошлого не вернешь! Да, когда-то он отличался изысканными, даже благородными манерами, а теперь вот приходилось носить один и тот же лоснящийся синий костюм, весь в заплатах.
Никкьоли, наконец, заговорил, стараясь казаться деликатнее:
— Наверное, излишне напоминать вам, но если вдруг дела в лавке пойдут не очень хорошо, то я желал бы первым знать об этом. Вполне уместно с моей стороны требовать от вас подобной искренности в обмен на услугу, которую я вам оказал… Сами понимаете, хоть я в некотором роде… человек обеспеченный, но все же деньги любят счет…
Никколо молча взял в руки стопку книг и смахнул с них пыль. Джулио тоже молчал. Кавалер очень удивился и, приняв их молчание за обиду, поспешил оправдаться: