Выбрать главу

Входя в камбуз, Клермон стремительно глянул по сторонам и заметил Энди, который от него спрятался за фок-мачтой. Кок угрожающе поманил его за собой. Когда тот вошёл, Клермон закрыл дверь и тихо спросил:

– Всё слышал?

– Да, – кивнул головой мальчишка и сел за стол, чтоб жрать сухари. Но не тут-то было. Клермон схватил его за широкий воротник куртки, грубо поднял и встряхнул. Он был разозлён.

– Тебе сколько раз говорили, сволочь, что с ней пора переспать? Какого ты чёрта ждал, недоносок? Чего тянул? А? Отвечай, сука!

– Что ты орёшь? – пробормотал Энди, от удивления уронив сухарь, – ведь ничего страшного не случилось! Сегодня ночью всё сделаю. Обещаю. Миледи будет визжать на весь океан! Дай-ка я тебя поцелую, моё сокровище!

– Пошёл вон!

Получив пинка, Энди против желания открыл дверь головой, и, вылетев к юту, чуть не сбил с ног капитана. Клермон, слегка успокоенный, взялся нехотя за работу. Он стал варить овсяную кашу.

Ни черта Энди ночью не сделал. Но трудно было его за это винить. Порывистый ветер, который весь день крепчал, нагоняя тучи с северо-запада и неся корабль вдоль берега континента, к ночи перерос в шквал. Все верхние паруса пришлось сразу снять. «Летучий Голландец» летел, действительно, как на крыльях, то высоко взмывая, то опускаясь. Волны захлёстывали всю палубу, а когда откатывались, по ней барабанил дождь. Небо раздирали синие молнии. Рёв стихии был ужасающим и протяжным. Ввиду того, что Дэнисен очень сильно устал от вахт, всю первую половину ночи кораблём правил ван Страттен, вторую – Эдвардс. Им приходилось туго, хотя назвать бурю сильной было никак нельзя. Сама по себе она не могла потопить корабль, но бросить его на скалы или столкнуть с другим судном – запросто, от сигнальных огней при такой погоде толку немного. У шквальных волн ещё маловато силы и высоты, чтоб сбить рулевого с ног, но когда они окатывают до пояса, и льёт дождь, и компас неразличим, а береговые скалы – довольно близко, больше всего на свете хочется поскорее сдать штурвал сменщику и пойти приложиться к бутылке рома. По счастью, молнии иногда выдёргивали из мрака силуэт берега, что давало ориентир. Двух вахтенных на носу, которые измождённо цеплялись за кливер-ванты, время от времени приходилось взбадривать громким окриком, чтоб не спали.

Клермон был очень напуган и до утра просидел один в своём камбузе. Он сидел на полу, обхватив руками ножку стола, которая была накрепко приделана к полу, как и другие три. Посуду Клермон заранее сложил в ящик, чтобы она не посыпалась со всех полок. Две табуретки и стул покатились сразу, когда корабль вскинуло на волну. Буря представлялась коку чудовищной. Это был самый первый шторм, с которым ему довелось столкнуться. Больше всего боялся Клермон услышать сквозь рёв и вой рыдающий звон церковных колоколов, которые предрекут ему вечный мрак, вечную тоску, вечный ужас. Но не услышал, хоть иногда казалось, что вот они начинают уже звучать. Клермон про себя молился, напоминая Христу его обещание трости надломленной не сломать. Иисус сдержал слово. Перед рассветом Клермон уснул.

Уже через полчаса зловещая темнота сменилась тоскливой серостью. Шквальный ветер не унимался. По небу мчались к Тихому океану низкие тучи. За сутки бриг благодаря шквалу преодолел без малого двести шестьдесят миль и шёл уже по проливу, что отделяет Австралию от Новой Гвинеи. Перед полуднем Эдвардса сменил за штурвалом боцман. Матросы втиснулись в камбуз, чтобы поесть сухарей. Ничего другого требовать от Клермона при такой качке было нельзя. Эдвардс, капитан и леди Джоанна завтракали в кают-компании, где был кофе, ром и некоторый запас провианта, а также миниатюрная печка.

– Что тебе снилось, кок? – поинтересовался Стивен, когда Клермон был разбужен и обводил всех мутными, перепуганными глазами, не поднимаясь с пола, – ты только что верещал во сне о какой-то чаше, в которую наливают кровь.

– Вообще ничего не помню, – жалобно простонал Клермон, опуская голову, – я устала! Мне очень страшно! Я хочу спать!

С горем пополам подкрепившись, матросы также уселись на пол и начали рассуждать о шторме. Дэнисен заявил о большой удаче – если бы бриг к моменту начала шквала уже покинул пролив, то попал бы в ад, ибо океанские волны при таком ветре куда как выше.