– Я отлично знаю, как их зовут! – вознегодовал Энди, представив, каким насмешкам его подвергнут товарищи, – вы мне скажите другое, сэр: какого, простите, чёрта я должен всем этим заниматься? Я ведь матрос – такой же, как все другие матросы!
– С этого дня ты юнга, – сказал ван Страттен, – жалованье твоё останется прежним. Ещё какие-нибудь вопросы у тебя есть?
Энди приложил ладонь к вспотевшему лбу. Видя, что ван Страттен уже поворачивается на каблуках, чтобы удалиться, он уцепился, что называется, за соломинку:
– Капитан! Ведь у нас на судне есть девушка! Почему бы вам её не назначить горничной к этим дамам?
– Никакой здесь девушки нет, кроме этих барышень, – был ответ, – Что за вздор ты мелешь, скотина? Ты, никак, пьян? Ещё раз с утра напьёшься – сразу вышвырну за борт! Понял?
Энди понуро опустил голову. Его горе было огромным. Хьюберт и Том, услышавшие его разговор с ван Страттеном, хохотали на весь корабль. Все те, с кем они делились забавной новостью, присоединялись к их хохоту. Лишь Клермон взглянул на Энди с сочувствием. После этого кок отправился поваляться на орудийную палубу, где лежал у него тюфяк, изъеденный крысами и мышами.
Леди Джоанна вскоре спустилась туда к нему. К её разочарованию, он там был не один. На лафете пушки, рядом с которым лежал тюфяк с лежащим на нём Клермоном, сидели Энди и Стивен. Лица трёх мальчиков отражали разные чувства: Энди был близок к самоубийству, Стивен – доволен, а Клермон – холоден. Леди Грэмптон смогла очень хорошо рассмотреть эти три лица, потому что солнце вставало за левым бортом, а порты были открыты, и всё пространство пушечной палубы рассекали полосы света. Когда женщина вошла, три парня резко прервали свой разговор, который был весьма бурным, после чего Клермон обратился к ней.
– Мадам, – сказал он, приняв сидячее положение и обняв коленки руками, – мы просим вас продолжать заботиться о блондинках. Энди очень несчастен. Он готов броситься за борт.
– К акулам? – с притворной обеспокоенностью спросила леди Джоанна, погладив Энди по голове, – от красивых девушек? Странно! Чем они, на твой взгляд, страшнее акул, дорогой мой Энди? Или ты любишь мальчиков?
Стивен, ясное дело, не упустил случая заржать. Взглянув на него со злобой, Энди проговорил:
– Я не камеристка, мадам! Для этой работы подойдёт Сэмми – он всё равно больше ни на что не способен, не в пример мне. Я – отличный марсовый. Вам известно, что я взбираюсь на бом-брам-стеньгу быстрее всех.
– Разве это повод для гордости? – перебила леди Джоанна, – прости, дружок, но из всего сказанного тобой можно сделать вывод, что ты – самец обезьяны, который любит других самцов.
Стивен упал на пол. При этом он ушиб локоть так, что ему мгновенно стало не до веселья. Когда он поднялся на ноги, потирая локоть, и вновь уселся на лафет пушки, его лицо было очень бледным. Энди, наоборот, покраснел.
– Миледи! – воскликнул он, – я не понимаю, за что вы так меня ненавидите? Вам ведь мало того, что все надо мной смеются, и вы решили меня добить своим издевательством!
– Ты неправ, – с улыбкой ответила леди Грэмптон, – я пошутила, чтобы и ты посмеялся. Не в моих правилах подвергать насмешкам обиженных, потому что я милосердна. Из милосердия я раздела этих бедняжек. Но, отдохнув, они будут в нём нуждаться ничуть не больше, чем я. Тебя назначили юнгой – вот и носи им кофе за своё жалованье.
– Миледи! Эти две курицы ещё в шлюпке успели мне надоесть своими болтливыми языками! – завопил Энди, – и ладно бы они несли чушь про что-нибудь путное! Но у них на уме – одни лишь монастыри да всякие там святые угодники! Клермон прав – я от всего этого брошусь за борт!
– Ну, передай привет от меня акулам, – сказал Клермон и опять улёгся ничком, закрывая глазки, – леди Джоанна права, ты – просто осёл. А теперь оставьте меня в покое, я хочу спать.
Племянницы господина де Жермонталя проснулись вечером, когда редкие облака на западе показались пьяному Эдвардсу поросятами. Притащившись к девушкам, как на казнь, Энди с очень красным лицом сообщил им о своих новых обязанностях. Элен и Софи сперва заморгали, а затем шумно развеселились и нежно выставили его. Запросто одевшись и причесавшись без посторонней помощи, они вышли. Энди уныло стоял за дверью. Опять смеясь, дамы объявили ему, что работа всё же для него будет.
– Тебе придётся учиться скромности и смирению, – пояснила мадемуазель Элен. А мадемуазель Софи, сделав лицо строгим, прибавила: