– Да с чего вы взяли? – стал возмущаться Стивен, – я вам сто раз говорил, кто были мои родители! Просто я…
– Да, да, да, мы помним! – расхохоталась мадемуазель Элен, – твой папочка – герцог, а мать – принцесса, и ты в четырнадцать лет удрал из дворца, чтоб наняться юнгой на промысловую шхуну! Кстати, у вас с Энди и Томом – одна история на троих. Но я ей не верю. Если бы ты до четырнадцати лет ходил в башмаках, то вряд ли бы смог лазать босиком по этим верёвкам. Это ведь очень больно!
– Но у меня есть башмаки, – не сдавался Стивен, – я их могу показать, они стоят в кубрике!
– Но ведь это не значит, что ты их хотя бы раз надевал, – резонно заметила леди Грэмптон, – они, наверное, совсем новые!
Стивен злился, не зная, как доказать свою правоту. Как раз тут из камбуза вышел сонный Клермон с гитарой. Он подошёл к фок-мачте, предельно холодно дал понять, что заметил развеселившихся дам, с той же мимолётностью поднял взор на Стивена, и, усевшись на крышку люка, стал наводить тоску минорными переборами. Его взгляд был очень меланхоличным.
– Друг мой, Клермон, – ласково обратилась к нему Софи, – разреши наш спор. Надевал ли Стивен хоть на одну минуту за все свои девятнадцать лет башмаки? Или это ложь?
– Да, ответь, пожалуйста, – присоединилась к просьбе леди Джоанна, – то, что ты сам всю жизнь проходил без них – это совершенно понятно, ты ведь не сын принцессы и герцога! А вот Стивен, будучи принцем крови, всё-таки должен был их носить. Я не понимаю, почему Элен и Софи не верят ему!
– Понятия не имею, – сказал Клермон, взяв сложный аккорд и резко ударив пальцами по всем струнам, – да и какая разница? Вы напрасно к нему пристали. Женщины его не интересуют. Он любит Энди и Тома.
Клермон произнёс всё это так тихо, что из-за звона гитары Стивен на мачте ни одного слова не разобрал, а то бы спустился и дал по заднице. Но три дамы шутливо выразили признательность гитаристу за то, что тот, наконец, раскрыл им глаза. Потом они вновь воззрились на пятки Стивена, размышляя, как бы его стащить обратно на палубу. Как раз тут и случилось то, о чём все впоследствии пожалели. Мадемуазель Софи неожиданно призадумалась. Она явно пыталась что-то припомнить. И вдруг вскричала, смеясь:
– Сударыни, ему можно верить! Клянусь – он предоставляет этим троим для их развлечений камбуз!
– Предоставляет камбуз? – переспросила леди Джоанна, пристально поглядев на Клермона, затем – опять на Софи, – ты в уме, красотка?
– Не мне судить! Ты меня послушай и сделай вывод, в уме ли я. Я была немножко пьяна, когда вчера ночью вышла на палубу. Да, немножко – мы с сестрой пили только вино. Кстати, и Элен со мной вышла! Так вот – я видела, как весь камбуз прямо качался и содрогался! И в нём ещё раздавались стоны. Потом всё стихло, и из него на палубу вышел Энди…
Леди Джоанна не отрывала глаз от Клермона. Тот продолжал играть, однако уже без прежней уверенности и чёткости. Его пальцы иногда дёргали не те струны.
– Да, да, я припоминаю, – пробормотала мадемуазель Элен, – действительно, камбуз сильно качался, хоть никакой особенной качки не было. Из него доносились стоны. Потом на палубу вышел Энди. Но только Стивен и Том как раз в это время держали вахту. Именно в те минуты я их отлично видела, и они стояли на носу судна. Следовательно, в камбузе вместе с Энди был кто-то третий… То есть, четвёртый!
– Пятый, – вздохнула мадемуазель Софи, сочувственно потрепав лохматые волосы гитариста, – третьим там был Клермон. Когда стоны кончились, я услышала его голос. Он ругал Энди за торопливость. Вот уж не знаю, что он имел в виду! Наверное, Энди рано снял с огня кашу.
– Нет, – простонал Клермон, – эта проклятущая каша уже вконец разварилась!
Нижняя струна лопнула. Суетливо сдёрнув с гитары оба обрывка, Клермон вскочил и ринулся в камбуз. Вбегая внутрь, он задел гитарой дверную притолоку. Дверь он захлопнул за собой так, что камбуз едва не рухнул.
Обе близняшки очень смутились. Стивен на мачте стал отпускать какие-то шуточки. Но несчастной леди Джоанне было не до веселья. Сказав, что ей больше невмоготу жариться на солнце, она бегом устремилась в кают-компанию. Там был Эдвардс. Он читал книгу. На вопрос леди Джоанны, где капитан, офицер ответил, что тот лёг спать у себя в каюте. На следующий вопрос разгневанной дамы, знает ли он, что на корабле царит содомия, Эдвардс дал следующий ответ: