Веттелю было двадцать четыре года. Окончив Суриковку, он год рисовал на Старом Арбате. Именно там с ним Рита и познакомилась. А когда за красным забором, что возле ГУМа, стали расти грибы, которые спровоцировали идею сделать Москву прекрасной, для чего нужно было прежде всего избавить её от уличных музыкантов и живописцев, Веттель решил смотреть на всё это со стороны – я, дескать, вне времени! Но смотреть на всё это со стороны трезвыми глазами было никак невозможно. Когда с Арбата выжили окончательно и снимать квартиру стало проблематично, он с четырьмя такими же бедолагами снял ту самую коммуналку на Большой Спасской. Но и она им довольно скоро стала не по карману, так как работать на улицах не давали, а вот спиваться и скуриваться никто не мешал – полиция и Росгвардия не могли не признать тот факт, что внутренний мир творца должен слиться с космосом, а такую манипуляцию невозможно осуществить без перенастройки сознания. Подтянулся ещё десяток вневременных мастеров культуры возрастом от семнадцати до двадцати девяти. Вот так и образовалась на Большой Спасской целая банда этих спасателей.
Рита тихо вошла. Задвинув щеколду, она вгляделась в сумрак просторного коридора. Справа и слева поблескивали шеренги пустых бутылок. Их выставляли вплотную к плинтусам, чтобы они не путались под ногами. Двери всех комнат были закрыты. Обычно это являлось признаком крупной ссоры. Полоса света с кухни предупредительно демонстрировала большую дыру в линолеуме, которая в темноте творила немало бед, о чём говорили пятна засохшей крови вокруг неё. На кухне курили. Вдруг из неё выскочил малюсенький чёрный пёс, похожий на скотч-терьера. Но беспородный. С лаем подбежав к Рите, которая замерла посреди прихожей, он замолчал и начал её обнюхивать, дружелюбно помахивая хвостом. Это был щенок. Две двери чуть приоткрылись, и из-за них с Ритой поздоровались.
– Это ты? – громко спросил с кухни контрабасист Мишка Шильцер, первым сумевший объяснить Рите, зачем нужны на фортепиано клавиши двух цветов.
– Я, – отозвалась Рита, гладя щенка, – а что это за щенок? Откуда он здесь?
– Его зовут Тишка, – послышался из-за третьей двери, также чуть приоткрывшейся, голос девушки, – Клер его притащила с какой-то выставки. Привет, Ритка!
– Привет, Маринка.
Поцеловав щенка в мокрый нос, Рита распрямилась и отдала Маринке пакет с бутылкой вина.
– На, возьми для Клер. Она дома?
– И да, и нет.
Эти удивительные слова Рите оказались вполне понятны. Она прошла со щенком на кухню. У этой кухни был такой вид, что Фёдор Михайлович Достоевский, очень любивший описывать мрачные и убогие помещения, посвятил бы ей две страницы. За хромоногим, большим столом уныло расположились Веттель, Юра Щеглов – композитор, музыку которого было не так интересно слушать, как его размышления о бессмысленности теории музыки, Мишка Шильцер в своём дурацком строгом костюмчике, и одетые с меньшей строгостью выпускницы скрипичного факультета Гнесинки – Инга и Малика. На Инге была вязаная кофта до самых бёдер, на Малике – кимоно. Эти две красавицы и Щеглов курили, к неудовольствию Риты, не сигареты. Она на дух не переносила мелкие шалости. Тишка также их не любил. Втянув носом дым, он чихнул.
– Шла бы ты отсюда, – усталым голосом поприветствовал Веттель Риту, – тебя ещё здесь не видели!
Остальные, кажется, разделяли его недоброе настроение. Риту это нисколько не удивило.
– Я поняла, – сказала она, садясь рядом с Ингой, – Клер принесла щенка, и вы недовольны. Точнее, мнения разделились, и дело чуть не дошло до драки. Бедный щенок! Я его у вас заберу, чтобы найти ему более достойных хозяев.
– Ему здесь нравится, он прикольный! – неистово уцепилась за щенка Малика, – лично я его не отдам! Он – самое адекватное существо в этом зоопарке.
– Малика, Гитлер тоже любил собак больше, чем людей, – заметил Щегол, глубоко затягиваясь, – подумай об этом.
– Гитлер наверняка пользовался туалетной бумагой, – бросила Малика, – и что, теперь жопу не вытирать?
Щеглов возразил, что это – демагогический трюк низкого пошиба, и предложил Рите дунуть. Та разозлилась.
– Я двадцать раз тебе объясняла, что на меня не действует эта дрянь! Ты чего, тупой? Она не цепляет меня вообще! От слова совсем! Меня от неё тошнит, вот и весь эффект.
– Учёные доказали, что нет людей, которых Марья Хуановна не возносит хотя бы на третий уровень интеллектуального гуманизма, – стоял на своём Щеглов, – ты просто не так затягивалась.
– Да ты ещё поучи меня затягиваться, придурок! Но я – не Инга, которую ты вчера на скрипке играть учил. Могу натравить собаку!