С большой озадаченностью взглянув на её лицо, пятеро парней снова опустили глаза пониже. Инга и Малика посмотрели мрачно на её волосы, потерявшие блеск от грязной подушки. Кроме того, они были так взлохмачены, будто Рита спрыгнула не с постели, а с дикой лошади, в зад которой впихнули кактус. Маринка, встав, поднялась на цыпочки, чтоб достать гранёный стакан на самой высокой полке разваливающегося шкафа.
– Чего ты, дура, не хочешь? – осведомилась она, наполнив стакан водой из-под крана и вручив Рите. Та выпила всё до дна, сперва расплескав немножко. Всем интересно было глядеть, как капля бежит по её груди. Затем побежали ещё две капли, поскольку рука тряслась и зубы стучали о край стакана.
– Я не хочу цепляться за жизнь ногтями! – сказала Рита, высушив ручейки поданной салфеточкой, – пусть они будут целы, а она – нет!
– Какая ты замечательная! – внезапно взорвалась Юлька, – тебе, конечно же, хорошо рассуждать о том, что жизнь гроша ломаного не стоит – после тебя останется пара книг! А Веттель – художник. Тоже неплохо! А нам что делать? Нам, музыкантам! Спиваться только ради того, чтобы вообще никакие мысли не лезли в голову? Ради бога, не говори мне про интернет! Да, он помнит всё – в том числе помойку, из-под которой ничто не может пробиться, так как её – триллионы тонн! Не надо мне предлагать лечь в эту могилу! Она вонючая!
– Но я тоже художник, – напомнил о себе Димка, очень досадуя, что его не заметили. Но его опять не заметили.
– Это всё не имеет особенного значения, – возразила Рита, погладив Тишку, который поставил лапы на перекладину её стула, – мы все очнёмся на радуге. А с неё – совсем другой вид. Я не верю в то, что Высоцкий прав и райские яблоки – это дрянь.
– Ах, какое счастье! – всплеснула руками Юлька, – так значит, если они – не дрянь, можно обосраться от радости? Это мне говорит поэт? Пошла ты отсюда вон!
– Ты свет моей жизни, Юленька, – заявила Рита, – а свет не должен указывать лесбиянским пальцем на дверь, потому что я могу разозлиться, встать и дать по башке. Кстати, я сейчас только поняла, зачем ты кусаешь Ингу за все места, кроме рук! Это гениально.
Юлька взглянула на Ингу с бешенством. Та слегка покраснела. Понаблюдав за ними обеими, остальные переключились опять на Риту, ибо она продолжала глупую речь свою:
– Наш друг Миша тоже вполне себе гениален. Димка – придурок, но с интуицией. Он поймёт, что надо ему заняться Маринкой. Мариночка, не гляди на меня такими глазами! Да, я мечтаю всех поженить, пока эта дура Юлька не сожрала Ингу с Маликой вместо райских яблок, которые всё же дрянь.
– Мадам, вы нарезались, – сказал Блин. Рита улыбнулась. Ей от сияния радуги стало легче.
– Да, я пьяна, – признала она, – мне что, это не идёт?
– Когда ты раздета, тебе идёт абсолютно всё, – заметил Серёга. Димка прибавил:
– Ритка, тебе только не хватает мозгов и пары татуировок на заднице! Хочешь, сделаю?
– Нет, Димулечка, не хочу, – отказалась Рита, щёлкнув хитреца по носу, – ты хороший мальчик. Но – мальчик.
– Вот, я был прав! – возликовал Блин, – она хочет девочку!
– Я хочу Крылатого Странника, – возразила Рита, – вы понимаете? Ни черта вы не понимаете! Пойду к Веттелю. Может, он его нарисует. Малика, Инга! Вы обалденно красиво смотритесь в этих новых рубашках и пиджачках. Но вы слишком грустные. Что случилось?
– Жизнь продолжается, – уклонилась от откровенности Малика, неподвижно глядя на приунывшего Мишку Шильцера. Инга слабенько улыбнулась.
– Всё замечательно. Даже если задать вопрос, кто меня потом будет штопать. Нет, я цела! Это просто строчка из песни.
– Очень красивый вопрос, – заметила Рита, – но я уверена, что ты будешь играть везде, где захочешь. Это наш город.
Опять погладив Тишкину мордочку, она встала и повернулась, чтобы уйти. Мальчишки порозовели.
– Не станет Веттель тебе сейчас рисовать никого, – вдруг сказала Юлька, – он все последние дни рисует картину, море какое-то. И никак всё не дорисует.
– Дорисовал он, – заспорил Ромка, – ещё неделю назад примерно.
Рита вернулась к Веттелю. Кое-как укрывшись краешком одеяла, стала проваливаться в глубокий и пустой сон. Но всё же она успела услышать, как пришла Клер, потому что та решила устроить адский скандал на кухне. Ей не понравилось то, что Инга её чем-то отдубасила за какую-то неуместную шутку.
Рита была разбужена солнцем. Оно светило, как ненормальное. Наступил девятый день мая. А год стоял за окном две тысячи тринадцатый. Рита шумно зевнула и потянулась, глядя по сторонам с большим любопытством. Она в обшарпанной комнатушке была одна, если не считать десятков людей и разных животных, которые на неё смотрели с холстов, эскизных листов и ватманов. Веттель был, видимо, на кухне. Оттуда слышался его голос и голоса ещё двух – трёх спасателей. Было жарко. Скинув с себя одеяло и спрыгнув на пол, Рита прошлась по комнате босиком, разглядывая плоды творчества художника. Этих самых плодов была полна комната. В основном, они представляли собой эскизы, наброски, шуточные портреты, приколотые к обоям кнопками. Полностью завершённых, написанных на холсте работ было всего пять, а именно: русский летний пейзаж в духе Левитана, портрет брюнетки, снимающей с себя платье, более крупным планом портрет со спины полностью раздетой блондинки, нагло глядящей зелёным глазом через плечо, собака под ливнем на ночной улице, и – морской пейзаж с далёким двухмачтовым кораблём. К последней картине Рита подошла ближе. Море! Ей вдруг припомнились слова Юльки, произнесённые ночью: «Он все последние дни рисует море какое-то, и никак всё не дорисует!» Ответом ей были слова Ромки: «Дорисовал он! Ещё неделю назад примерно!» Ромка не обманул. Картина была полностью закончена и натянута на подрамник. Она стояла на специальной полке около зеркала. И чем дольше Рита всматривалась в неё, тем острее чувствовала какую-то непонятную жуть, идущую от холста. Это было странно! Море – спокойное и сияет под ярким солнцем, корабль – на горизонте. Он едва виден!